Багульник
Шрифт:
– Чем бы вас еще угостить?
– спросил Тимофей и хотел было налить ей медовухи.
Ольга резко отодвинула от себя кружку:
– Все, ни капельки больше!
– Тогда моченой брусники?
– С удовольствием.
В первом часу ночи Ольга пошла спать, за ситцевым пологом была для нее приготовлена постель.
– А я к себе в интернат, - сказал Тимофей, прощаясь.
– Ровно в девять сбор на рыбалку.
3
...Пока Тимофей укладывал в рюкзак рыболовные снасти, Ольга пробовала освоить орочские лыжи. Палок
– Нет, ничего у меня не выйдет!
– сказала она с обидой на себя.
– Вы со мной намучаетесь.
– Смелее, не робейте!
– посоветовал Тимофей.
Он приладил за спиной рюкзак, стал на лыжи и зашагал легко, без всякого напряжения. Ольга почти с завистью глядела на него.
– Смотрите, как удобно на них, - сказал Тимофей, возвращаясь к Ольге.
– Ну, двинулись!
И она пошла за ним, сперва тихо, потом все быстрей и вскоре освоилась так, что перестала отставать. Тимофей радовался.
– Это ведь одно удовольствие каждое утро прогуляться на таких лыжах, - сказал он.
– У меня нет таких лыж.
– Так берите эти!
– А как я их вам верну?
– Как-нибудь приеду в Агур.
– Приезжайте!
Они прошли километра два сквозь тайгу по узкой, плохо протоптанной тропе, которая сильно петляла.
Солнце скупо проглядывало сквозь белесую морозную дымку. В лесу было тихо, только дятлы то здесь, то там коротко постукивали по звонким от стужи стволам. Тимофей шел впереди, изредка поглядывая через плечо на Ольгу, и радовался, что она так быстро освоилась с орочскими лыжами, подклеенными мехом.
– Перекур!
– сказал Тимофей, останавливаясь.
– Дайте и мне папиросу.
Он поднес ей спичку, и, когда глаза их встретились, Ольга сказала как бы в свое оправдание:
– У вас ведь большинство женщин курит.
– К сожалению, у нас это осталось от прошлого. В иной дом зайдешь, сидит на мехах кашляющий старик, сосет трубку, а детишки рвут ее у него изо рта, просят побаловаться.
– Вот это ужасно, что дети курят, - сказала Ольга.
– А в интернате ребята курят?
– До меня украдкой курили, - признался Тимофей.
– Им родители табак привозили. Но я строго-настрого запретил. Сказал, что буду исключать курильщиков. И, знаете, подействовало.
В лесу стало светло и не так тесно. После того как тропа оборвалась, показалась кривая излучина реки, скованная голубым торосистым льдом. Берег был здесь крут, обрывист.
Ольга сняла варежку, подала Уланке руку. Они стали спускаться. Вдруг Тимофей отпустил ее и понесся вперед. Ольга вскрикнула, качнулась, замахала руками, однако широкие лыжи удержали ее, и она помимо воли, почти не чувствуя под собой почвы, полетела с такой стремительностью, что, догнав Тимофея, сильно ударила его в спину, и оба они грохнулись на лед.
– Зачем вы отпустили меня?
– спросила
– Ну и здорово я сшибла вас, Тимофей Андреевич!
– Немножко не рассчитал!
– признался он.
– Все в порядке!
На середине реки, под высоким торосом, который всеми своими гранями ярко сверкал на солнце, Тимофей расстелил барсучью шкурку для Ольги, а сам отправился собирать валежник для костра. Вскоре он вернулся с большой охапкой сухого валежника, сложил его горкой.
– Сейчас разведем огонь и начнем выдалбливать луночки, - сказал он.
Ольге было приятно, что он так старается ради нее.
– Тимофей Андреевич, - неожиданно спросила она, - почему вы не привезли из Ленинграда девушку?
– Какую девушку?
– не понял он.
– Любимую, какую же!
– И словами доктора Окунева добавила: - Столько лет проучились в вузе, неужели никто не ранил ваше сердце?
– Нет, у меня здоровое сердце!
– сказал он серьезно, все еще не понимая, зачем она ему это говорит.
Он достал из рюкзака пешню и принялся выдалбливать лунку. Лед был крепкий, поддавался туго, и осколки разлетались во все стороны, один осколок льда угодил Ольге в щеку, и она вскрикнула. Тимофей сказал, чтобы она отодвинулась подальше, но Ольга не послушалась.
– Тогда я ничего не увижу!
Через полчаса были готовы две лунки. Тимофей быстро размотал удочки и, сев на корточки, опустил блесны.
– А теперь продолжим разговор.
– Разве в это время можно разговаривать?
– спросила она, чуть не рассмешив его. Ольга склонилась над лункой, прислушалась к быстрому журчанию воды подо льдом.
– Можно и стихи читать, - сказал Тимофей.
– Хотите?
Она, как прежде, захотела
Вдохнуть дыхание свое
В мое измученное тело,
В мое холодное жилье...
Вдруг он слегка отстранил ее и посмотрел в лунку.
– Что, уже?
– спросила она.
– Еще нет подхода, - ответил он спокойно.
– Однако рыбы здесь тьма. И опять стал читать:
Как небо встало надо мною,
А я не мог навстречу ей...
– Чудесно!
– перебила Ольга.
– У вас замечательная память.
– Еще не все.
– Неужели?
– с притворным удивлением спросила она, и ему показалось, что ей неинтересно слушать стихи.
– Ладно, потом дочитаю, - сказал он, опять склоняясь над лункой. Чувствую, скоро подойдет.
Ольге тоже не терпелось заглянуть в лунку, и она бесцеремонно толкнула Уланку в грудь. Он повалился на спину, захохотал и, поднимаясь, в свою очередь слегка толкнул Ольгу, но она успела удержаться, не упала.
– Нет, это нечестно, Тимофей Андреевич!
– обиделась она.
– Я ведь впервые на рыбалке, мне интересно...
– Ладно, смотрите в лунку и докладывайте, что там нового.
Но Ольга ничего нового не увидела. Все так же журчала подо льдом вода и веяло в лицо острым холодком.