Бал шутов. Роман
Шрифт:
Творческие работники испугались, пытались поднять его, объясняли, что это не кровать, а «Прадо», но гегемон вырвался и упал прямо на Веласкеса, уткнувшись мордой в Святого Себастьяна.
Эмоциональность переходила всяческие границы.
Деятели культуры пытались объяснить, что Семен Тимофеевич — сердечник. Но от сердечника так несло, что окосели подоспевший врач с санитаркой и тоже уткнулись рожами в великого мастера Ренессанса. Трое людей иступленно целовали
Вечером устроили собрание.
— Семен Тимофеевич, — призывала Маргарита Степановна, — прекращайте пить. Вы соображаете, что вы делаете?.. Вы позорите честь советского человека — вы пропиваете иностранную валюту.
— На свою валюту пью, — угрюмо отвечал он.
— Семен Тимофеевич, — поддержали другие, — у вас не государственный ум. На валюту можно было бы купить станки, пшеницу, трубы большого диаметра.
— А на фига? — спросил он. — На валюту, камарадос, надо покупать вино.
— Оставьте немного, — попросила комсомолка, — купите хоть что-нибудь жене.
— На фига? — вновь спросил Семен Тимофеевич. — Она блядь…
— Ну и что, — вступил офицер флота, — все они бляди. Но везти им что-то надо.
— Это кто блядь? — уточнила Маргарита Степановна.
— Кто блядь — тот и знает, — туманно объяснил офицер.
Орест Орестыч тихо поднялся и направился к двери.
— Это я — блядь?! — настаивала Маргарита Степановна.
— Ну чего вы к нему пристали, — произнес Семен Тимофеевич, — вы лучше знаете, кто вы.
Собрание несколько меняло курс.
Приступили к обсуждению, кто с кем живет.
Орест Орестыч отнекивался от Маргариты Степановны, кричал, что он импотент, обещал показать в Лениграде справку, но его прижали к стенке…
Комсомолка сначала дрожала, потом перешла на плач — оказалось, что она жила со всеми.
Чистым оказался только Семен Тимофеевич. Ему было просто некогда — он пил и спал.
Короче, происходило нечто несусветное, ко всему прочему, Маргарита Степановна была, как назло, вся в красном, и вдруг, ни с того, ни с сего, офицер флота бросился на нее.
Партийная дама увернулась, и бык — офицер пробил головой экран телевизора. На этом «мундиал» закончился…
— Прекратите корриду! — приказала Анфиса Фирсовна. Пикадоры разошлись, бык — офицер заклеил пластырем кровоточащее ухо.
Назавра коррида повторилась — правда, на другой арене, в Севилье в присутствии ста тысяч зрителей.
Коррида неожиданно сплотила деятелей культуры и искусства — всех волновал вопрос, что делают с тушей. Едят или не едят? Мнения разделились.
Офицер флота утверждал, что мясо быка жестковато,
— Это как сварить, — объяснила Маргарита Степановна, — если на медленном огне, с капустой, перчиком или лавровым листом, — пальчики оближете.
Другие утверждали, что лучше бы сделать щи.
Третьи предпочитали студень…
— Вы только взгляните, какие у него ножки! — визжала комсомолка.
Все были возмущены, что быка убивают столь долго.
— Уперся, как бык, — ворчал офицер флота.
— У них, наверное, до черта мяса, — философствовал Семен Тимофеевич, — они могут себе позволить убивать долго и сложно. Когда мяса нет — убивают электричеством, раз — два, как у нас… Зажрались, камарадос…
— Что вы хотите, — объяснил Орест Орестыч, — Лорка привел страну к разрухе. Вернул в средневековье…
— Ужас, — орала Маргарита Степановна, — сколько на одного навалились… Да еще разоделись — камзолы, золото, амулеты. Когда все можно делать тихо, спокойно, в одном белом фартучке…
Бык продолжал сопротивляться. И вдруг, неожиданно для всех, на поле выскочил офицер флота. И не успел стадион ахнуть, как он выхватил кортик и проткнул быка одним ударом.
Бык рухнул примерно так же, как Семен Тимофеевич перед картиной Веласкеса.
— Вот так надо убивать, — объяснил офицер, вытирая кортик от крови о камзолы тореадоров, — если уж у вас не хватает электричества…
Толпа хотела растерзать члена творческой группы, и если бы не «камарадос» из полиции, от деятеля искусств остался бы только кортик.
Под шумок Маргарите Степановне удалось отрезать от быка лакомый кусочек…
В то время, как творческая группа предавалась изучению Испании — штудировала слово «камарадос», уточняла, кто такой Франко, падала на колени перед Веласкесом и выясняла, кто с кем живет — Соколы занимались одним: думали о своем будущем.
Хотя и сказано: не тревожься о том, что будет завтра, поправь то, что было вчера…
Поздно вечером они возвращались из театра, и Борис разъяснял Ирине, что его ожидает.
— Со мной перестанут здороваться соседи, — пророчил он, — и уйдут друзья.
— Настоящие друзья не уходят, — справедливо заметила Ирина. — Хотя и бывали в России времена, и неоднократно, когда настоящие друзья, не уходили, а убегали…
— Что ты имеешь в виду, — уточнил Борис, — что они приемлют инакомыслящего?
— Совсем нет, — возразила Ирина, — просто они допускают и другое мнение.
— Возможно, — ухмыльнулся он, — но я еще не знаю, какое оно.