Бал шутов. Роман
Шрифт:
— Но только не можешь оторваться от книг.
— Ты же знаешь, я всегда любил книги, — попытался выкрутиться он, — я даже Евтушенко читал. Иногда… А эти мне интересны, потому что новы…
— Если б это было ново и глупо — ты бы не читал ночами…
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать?
— Что становится холодно. И надо быстрее идти к дому.
Город мирно спал, несмотря на рождение нового диссидента…
Когда они вошли под арку, то увидели
«Наверное, за Отелло, — думал Борис, несколько отстраняясь, — но почему именно сейчас? И за какого — еврея или черного?…»
Учитель, наконец, кончил лобызать и полез за пазуху.
— Я ее уже написал, — оглядываясь, сообщил он.
— Чего? — не понял Борис.
— Пьесу, которую вы предложили поставить, — объяснил учитель, — по «Архипелагу». Только, мне кажется, что главную роль должны играть вы.
Пьеса никак не хотела вылезать из-за пазухи учителя.
— Спасибо, — поблагодарил Борис, — нам сейчас некогда. Отдадите как-нибудь потом. Когда снова встретимся под аркой.
И, оставив растерянного педагога — инсценировщика доставать пьесу, Соколы скрылись в парадной…
Ночью начали твориться странные вещи. Не успели они уснуть, как услышали какое-то шуршание.
— Мышь! — предположил Борис.
— Откуда? У нас их никогда не было, — резонно ответила Ирина.
— Появились, — объяснил он. — Жизнь полна неожиданностей — Борщ, «Голос Америки», мыши…
— Какая между ними связь? — не поняла она.
— Прямая, — растолковал Борис. — И то, и другое, и даже третье не зависит от нас…
Он поднялся, включил свет и увидел подсунутую под дверь записку. В ней было только одно слово: «Спасибо…»
— Пожалуйста, — произнес Борис, пожал плечами и вновь лег.
В два часа ночи зазвонил телефон.
— Здравствуйте, — раздался явно измененный мужской голос, — только не называйте, пожалуйста, моего имени.
— Да я его и не знаю! — проворчал спросонья Борис.
— Тем лучше, — сказала трубка. — Я уже написал инсценировку. Храню ее в подвале. Слева. Под дровами.
— Вы нашли прекрасное место, — заметил Борис.
— Я тоже так считаю, — согласилась трубка. — Позвоните мне завтра, в два часа, только точно, и я вам ее отдам. Пароль: «Лучше страдать от несправедливости, чем вершить ее.» Ничего, что он длинный?
— Сойдет, — буркнул Борис.
— Тогда до встречи! — бросил мужчина и повесил трубку, не оставив номера телефона…
Под утро, когда Борис спускался к
— Вы, кажется, Сокол? — спросил он.
— Да, он самый.
— Борис? — уточнил тот.
— Борис!
Мужчина замялся, покраснел и стал похож на красный помидор, из тех, что продавали грузины на их рынке по десять рублей за килограмм.
— Похоже, что вы уже написали инсценировку? — догадался Борис.
— Откуда вы знаете?! — вздрогнул мужчина и выбежал из парадной…
Почтовый ящик был переполнен. Столько, наверное, писали только товарищу Сталину ко дню его семидесятилетия.
Он с трудом поднял огромную гору писем и вывалил перед Ириной.
— Что это? — удивилась она.
— Предлагают инсценировки, — предположил Борис.
Ирина раскрыла первый конверт и развернула письмо.
— Дорогой Борис Николаевич, — прочитала она, — ваш смелый поступок нас окрылил. Радостно сознавать, что в стране есть еще такие люди, как вы.
— Приятно, когда тебя хвалят, — произнес Борис. — Надо будет ответить.
— Не получится, — успокоила Ирина, — нет ни подписи, ни адреса.
Она открыла другой конверт.
— Ваши слова подняли наш дух, — прочитала Ирина, — живите двести лет!
— Спасибо! — поблагодарил Борис. — Хороший человек… Тоже без адреса?
— Увы! — ответила она.
— Почему хорошие люди всегда остаются в неизвестности? — глубокомысленно произнес он.
— Лучше в неизвестности, чем в заключении, — сказала Ирина.
Она еще долго читала все эти анонимные приветствия и пожелания, пока, наконец, не наткнулась на письмецо, в котором тоже было высказано пожелание, правда, несколько иного рода.
«Чтоб ты сдох, — желало письмецо, — морда жидовская! В стране из-за вас нет мяса, молока, туалетной бумаги, а вы, гады, диссидентством занимаетесь! Чтоб вы скисли и увязли в болоте, чтоб…»
— Все понятно, — прервал Борис. — Это, я надеюсь, с подписью?
— А как же, — ответила Ирина, — целая группа товарищей.
И она долго читала список.
Борис стал печальным.
— А ведь многие, наверное, мне аплодировали, когда я душил тебя, вернее, Дездемону, — грустно произнес он.
— А когда будут душить тебя, — произнесла Ирина, — они наверняка будут орать «браво!»…
Комик Леви не принимал никакого участия в творческой жизни группы деятелей искусств на испанской земле.
Он не смотрел «мундиаль», не обзывал Маргариту Степановну блядью, не отрезал лакомые кусочки от несчастного животного…