Балаган дьявола

Голубков Аркадий Иванович

После начавшихся исчезновений детей. А особенно, после того, как в этом обвинили артистов, их бытие стало еще более тяжелым и безрадостным. Зачастили проверки. Городские стражники ходили в Квартал Артистов, чтобы содрать «налоги», так они называли, по сути узаконенный с попустительства властей грабеж. И лицедеи платили, иначе последствия могли бы быть неприятными.

Деревянные вагончики очень хорошо горят. И они это знали, по своему горькому опыту.

Артисты жили в Мариенгофе по сути на птичьих правах. Власти терпели их, но иногда это терпение оказывалось

на грани, и тогда все жители этого квартала с замиранием сердца ждали нового дня— что он им принесет.

Но новый день наступал. А за ним следующий. И так шло год за годом. И артисты жили.

Пожалуй, едва ли можно найти более неунывающий народ чем они. Такой была и Инга.

Своих родителей она не помнила. Её вырастил старый клоун Август. Она жила с ним и ещё с несколькими артистами в стареньком балаганчике.

Он был очень ветхим — её домик на колесах. Но он был так мил её сердцу, что она не променяла бы его даже на самый большой и богатый особняк из Центра. В Центр Инга, впрочем, ходила не часто. Артистов в Мариенгофе не очень— то жаловали, особенно после того как в их Квартале начали пропадать дети. Исчезновения эти перекинулись, затем и на весь город.

Особенно лютовал архиепископ Мариенгофа — монсеньор Стефан. Он утверждал, что именно артисты — слуги Врага человеческого, похищают детей. Более того, по городу ползли темные слухи о неком «Балагане Дьявола». Говорят, он появлялся по ночам, заманивал не в чем не повинных детей красочными представлениями, а затем похищал их и увозил в Преисподнюю.

Чем дальше, тем больше неестественных подробностей появлялось про этот «Балаган Дьявола». Впрочем, чего не привидится с пьяных глаз. А молва это лишь разнесет, да еще и приукрасит.

Тут подключились и обвинения в связях с колдовством и с самим Дьяволом — разумеется. Уже прошло несколько обысков со стороны городской стражи — сиречь погромов. И жители грозились сжечь дьявольских актеров с их «нечестивыми» кривляньями и балаганами, каждый из которых казался в глазах недалекой публики порождение самого Сатаны.

В Квартале Артистов наступали сложные времена. Еще более сложные, чем обычно. Люди больше не ходили на их преставления. А других способов заработка у них не было.

По крайней мере у Инги. Впрочем, один подвыпивший гвардеец предлагал ей один способ. Вполне определенный. Вероятно, он спутал её с жрицей любви. Или просто попутал берега.

Инга могла за себя постоять. Она была очень хорошо натренирована. Ведь чтобы ходить на высоте нескольких десятков метров над землей по тонкому, натянутому как струна канату, да ещё и без страховки одной природной ловкости недостаточно. Один неверный шаг и ты— труп.

Или калека, что ещё хуже.

Отказ гвардейцу не понравился. А особенно ему не понравился свой разбитый нос и удар в пах. Ноги у канатоходки были очень сильные. Негодяй еще не скоро сможет справить малую нужду без боли.

Так, что Инга опасалась теперь выходить из Квартала. Вряд ли гвардеец станет хвастаться перед товарищами, что его, двухметрового верзилу побила девчонка, да ещё

и актерка.

Но один приятель Инги, мулат — факир по имени Зума шепнул ей, что её «воздыхатель» пару раз пытался подкараулить её. Безуспешно, к счастью.

Инга лавировала между балаганчиками. Актеры жгли костры, тренировались, разучивали новые трюки и оттачивали старые. Готовили свой нехитрый ужин. Запахи цирка смешались с запахом горячей еды и у Инги потекли слюнки, а живот подвело. Она вспомнила, что еще не ела с утра.

Балаганчик Инги был стареньким. С покрытой брезентом крышей. На когда — то давно его крашенном в желтый цвет боку был изображен не то герб, не то символ, узнать, правда, что он означал не представлялось возможным— так как он уже полностью выцвел от дождей, летнего зноя, и зимнего мороза.

Инга взбежала по ступенькам внутрь. Внутри было тихо и полутемно. Август экономил ламповое масло — оно снова подорожало, как и все остальное.

Внутри балаганчик представлял собой умопомрачительный калейдоскоп из пестрых тряпок. Тканевые перегородки между будуаром, гримерной и спальней, а также передней— как во всех приличных домах.

По стенам висели кольца, свитые из разноцветной бумаги. Разные маски, парики и прочая циркаческая утварь.

Августа она обнаружила сидящим на большом турецком барабане за импровизированным столиком которым был другой большой турецкий барабан. Старый клоун, который из— за подагры и несварения желудка уже не мог кувыркаться и смешить народ готовил нехитрый ужин, состоящий из половины каравая вчерашнего хлеба с подсохшей корочкой и черствой головки сыра.

Клоун был стар. Инга доподлинно не знала сколько ему лет. Выглядел он на шестьдесят. Хотя ему могло быть больше. Он и сам не знал сколько. Август был не грамотный. Он только знал, что священник при крещении дал ему имя «Август» и больше ничего.

Август представлял собой невысокого человека, с лысиной, брюшком, добродушным лицом выцветшим и морщинистым из — за ядовитого артистического грима и вечно растрепанными седыми волосами.

— Присаживайся! Поужинаем, чем Бог послал! — произнес старик.

Она села за на трехногую табуретку.

— А руки помыть?

Инга закатила глаза, чересчур театрально. Но все же заставила себя ополоснуть ладони под умывальником, висящим у входа в балаганчик над старым жестяным тазом.

— Всё! Чисто! — она показала руки Августу. Тот кивнул. Но все же не упустил шанса мягко пожурить свою подопечную.

— Всегда надо напоминать. А теперь прочитаем молитву. — Инга была не очень— то набожной. Она больше верила в свои силы, чем в высшие. Жизнь и делала её материалисткой.

Они одиноко ужинали за «столом». Коптила старая лампа. Вечер мягко опускался на город. В балаганчике было очень уютно и даже хлеб с сыром и водой был слаще самого изысканного кушанья. Особенно после тяжелого трудового дня.

***

Впрочем, трудный день выдался не только у Инги. Ведьмоборцу из Ватикана еще предстояло предстать перед высшими иерархами Мариенгофа.