Баллада о неудачниках

Стешенко Юлия

Вилл выбрала самый маленький гренок, посолила его, да так и замерла с куском в руке.

— Может, он не выпускал. Девчонка дождалась, когда папаша уснет, тихонько отперла дверь и ушла.

— А служанка?

— А что служанка?

— Так она же наверняка в одной комнате с девицей спит. А может, даже в одной кровати.

— Что, прямо в кровати? — вытаращилась Вилл. — Посторонняя женщина?! Какой кошмар!

— Ну почему же кошмар. Удобно. Захотелось тебе, скажем, пить — толкнула служанку в бок и отправила за вином.

— Нет уж. Я лучше

сама схожу. Посторонняя тетка в комнате, фу! — Вилл скривилась так, словно раскусила в яблоке червяка. Странный все-таки человек. Ну посторонняя тетка, и что? Зато полезная. В доме приберет, пол подметет, жрать приготовит.

Если бы я выбирал между не-папашей и Тобиасом — точно бы выбрал Тобиаса. Ни секунды бы не колебался.

— Если прямо уж фу, то можно и без прислуги. Дело твое, — любезно уступив даме первенство в споре, я заел горечь поражения гренком. — Но вряд ли отец убитой разделяет твою точку зрения. Наверняка рядом с девицей постоянно отиралась служанка.

— И что она рассказала?

— Кто?

— Служанка.

— Не знаю. До служанки я не добрался.

Вилл удивленно изогнула бровь.

— Вот не надо так на меня смотреть! До рассвета я беседовал со шлюхами, после рассвета — с Паттишаллом, и знаешь, что я тебе скажу? Шлюхи были лучше, — тоскливо вздохнув, я взял последний, уже порядком остывший гренок. — Ума не приложу, что с этим дерьмом делать.

— Что-что. Допрашивать свидетелей. Служанка, отец… Подруги, в конец концов. Ты говоришь, что нормальные девицы ночью по улицам не шляются. Значит, у жертвы была крайне весомая причина уйти из дома. Наверняка хоть кому-то она про эту причину да рассказала.

— Да. Надо бы допросить, — с сожалением поглядев на опустевшую тарелку, я облизал масляные пальцы. — Поедешь со мной?

— Я не следователь.

— Так и я не следователь. Но бог помогает храбрым.

Вообще-то брат Гуго говорил, что бог помогает усердным, но Всевышний милостив — его помощи хватит на всех. А если не хватит, то усердные перебьются.

Глава 37, в которой Марк проводит допрос

Отец погибшей уже ждал меня в кордегардии. Тяжело ссутулившись, он сидел на лавке у стены, наполняя помещение чудовищно неуместным запахом свежего хлеба. Обильный живот Саддлера был присыпан мукой, а на рукавах сохли хлопья теста. Видимо, парни выдернули беднягу прямо от месильного стола — или как там называется у хлебопеков их рабочее место?

Быстрым шагом миновав булочника, я любезно отодвинул для Вилл собственное кресло и пристроился на краешке стола.

— Значит, это ты Якоб Саддлер, отец убитой?

В таких ситуациях главное — не выказывать сочувствия. Чуть-чуть дашь слабину — и несчастный тут же зальет тебя слезами и жалобами, которым нет ни конца, ни края. Потому говорил я строго и глядел равнодушно.

— Да, милорд. Я. Отец Маргариты. Уб-битой. Невинно. Убиенной. Я эт-то, — булочник, покачиваясь,

поднялся с лавки.

— Что твоя дочь делала на улице ночью?

— Н-не знаю, милорд. Я был уверен, что она легла спать.

— Может, вы поссорились с дочерью? — вступила в разговор Вилл. И я не закатил глаза. Аж вспотел от усилия — но не закатил.

Вот что за мысли у человека: там поссорились, тут обиделись, здесь огорчились. Если из-за грубого слова каждый в ночь убегать будет, в Нортгемптоне через неделю людей не останется.

— Нет, миледи. Не ссорились. Все обычно было — отужинали мы, значит, побеседовали обо всяком-разном, потом Мэгги в спальню ушла, а я опарой занялся. Которая на утренний хлеб, значит. Даже не знаю, как Мэг мимо меня проскочила.

Я внимательно поглядел на булочника. А может, Вилл не так уж и ошибается… Поссорились, отец был пьян — ну, допустим. Схватился за нож, дочь выбежала из дома, он за ней…

Пробежали полгорода в полной тишине и безмолвии, а спасения несчастная дочь искала в борделе.

Слава богу, что вслух эту чушь не сказал.

Позора не оберешься.

— Кто-нибудь может подтвердить ваши слова? — вела свою линию Вилл. — Слуги в доме были?

— Да. Салли была. Она на стол накрывала, значит, посуду потом мыла. Ну а потом, как по хозяйству справится, должна была к Мэг подняться.

— Но не поднялась?

— Ну как же не поднялась? Я утром к работе встал — Салли как раз из спальни вышла.

— Но ты говорил об этом так, словно не уверен. Почему?! — рявкнул я, и булочник подпрыгнул.

Вилл, может, и гроза драконов, — но разговаривать с простолюдинами не умеет совершенно.

— Н-не знаю, милорд, — проблеял враз взопревший булочник. — Просто к слову пришлось. Поднялась Салли к Маргарет, конечно, поднялась. Куда же еще ей деваться-то было? Не на полу же спать. У Мэг и лежаночка для служанки налажена, и одеяло шерстяное хорошее…

— Так что же твоя Салли, не слышала, как госпожа из комнаты вышла? Она что, глухая?

— Кто? Салли? Никак нет, милорд. Хорошо слышит.

— Почему же тогда не пошла за госпожой?

— Не знаю, милорд… Я ведь поначалу думал, что Мэг спит еще — она любит поспать, а я не бужу — зачем, пускай девочка отдыхает… Я, значит, думал, что она спит… А потом ваши люди пришли. Ну, я и не спросил ничего. У Салли. Так что не знаю, — сокрушенно развел руками булочник. — Может, вы у нее и спросите, милорд? А Салли вам все обскажет.

— Конечно, спрошу. Даже не сомневайся.

— У вашей дочери были… поклонники? — нашла подходящее слово Вилл. — Может, жених?

— Нет. Жениха не было. Мала еще Мэг о женихах думать. Да и не повстречал я пока мужчину, который нам в зятья бы сгодился. Лоботрясы одни. Но ничего, пока спешить нечего, я… — зачастил было Якоб Саддлер и осекся, зажав обеими руками рот. — Нечего спешить. Совсем нечего. Нечего… — и разрыдался, сотрясаясь рыхлым, как тесто, телом. Вилл начала привставать, но я придержал ее за плечо и покачал головой.