Барин-Шабарин
Шрифт:
— Ах, к чему. Если вы найдёте, то просто сожгите, — только для вида манерничая, жестко сказала Кулагина.
— Там будет видно, — уклончиво сказал я. — На сём, я так предполагаю, я могу позволить себе откланяться?
— Пожалуй, что и так, — проявляя показное безразличие, ответила Кулагина
— Честь имею, Елизавета Леонтьевна. Я, признаться, вынужден пересмотреть свое мнение о вас… В лучшую сторону, — сказал я и спешно вышел из кареты.
После такого уютного транспорта, как карета Кулагиной, садиться в явно повидавшего вида собственное средство передвижения было некомфортно. Но ничего. Еще будет у меня свой «Майбах», пусть
Я поразмыслил ещё, уже забираясь в свой тарантас. Не получаю ли я новый клубок проблем с этой девицей?
— Гони, Петро, из этого города. Домой хочу! — сказал я, закрывая дверцы в карету.
Мне казалось, что из города мне будет сложно выбраться. Я даже готовился к тому, что придётся отстреливаться, поэтому два пистолета всегда были заряжены и при мне. Но вот город остался позади, а старенькая, скрипучая карета, которую получилось выменять на двое саней, с пробуксовками, кое-как, но всё же двигалась вперед. Следом тянулась телега, груженная нужными вещами и купленными семенами. Я почувствовал, как расслабляются плечи, и даже чуть улыбнулся, глядя в окно на унылый дорожный пейзаж.
— Ты встретился с Тяпкиным? — спросил я у Емельяна, который вместе с Саломеей и Прасковьей составлял мне компанию в карете.
— Им весьма по душе пришлась ваша идея о большой вывеске, — тут же отвечал управляющий.
— Попробуем вести все дела через этого купца. Если Михельсон или кто-то другой в городе захочет перебить цену Тяпкина, посылать всех на… Покуда Тяпкин честно дела ведет, с ним и будем договариваться, — сказал я.
Когда я уезжал, Тяпкины уже почти весь гардероб маменькин распродали. Идея с бирками купеческому семейству так понравилась, что не удивлюсь, если в Екатеринославе скоро появится некий бренд «Ля Франсе» или «Пари».
Идея ведь, по сути, не так чтобы и мошенническая. В Одессу действительно приходят корабли из Франции. Конечно, весьма вероятно, что эти корабли скоро перестанут приходить в русские порты. И дело даже не в том, что начнется Крымская война, до нее еще лет пять, если история будет двигаться таким же образом, как в учебниках, но на другом конце этой цепочки, во Франции сейчас будут серьезные потрясения. Революсьены очередные. Неймется французам, дай им только марсельезу поорать, да хламом перегородить улицы городов. А потом… Придет Луи Бонапарт, скотина еще та, для России так уж точно.
Но то еще случится относительно нескоро. Да и мне рано думать категориями вершителя судеб народов. Пока что мысли более приземлённые: попробовать изучить, как в этом времени шьют. Еда, одежда, жилье — это то, что нужно человеку в любые времена при любых кризисах. Не замахнуться ли мне на изготовление джинсы? Чем больше будут строить пароходов, тем меньше нужна будет парусина. Одену своих крестьян в джинсы, пусть «модничают». Да, якобы одежда для рабов, но практичная же.
Но прежде всего нужно осмотреть оборудование мастерской. Я туда заглядывал уже, но не увидел станков с ЧПУ и вышел. Шутка, конечно, откуда там станки с ЧПУ? Я искал в мастерской промышленный цифровой принтер… Странно, но не нашел. Так что нужно разбираться, что за материально-техническая база мне досталась.
В общем, направлений, о которых стоило бы подумать,
Поэтому я не стал ждать нашего приезда, чтобы выдать следующее ценное указание.
— Емельян, сразу по возвращению ты отправляешься в Одессу. И только попробуй приехать без доброго семенного картофеля! — сказал я, стараясь добавить в голос металла.
— Барин, погутарить с людьми нужно. Кабы чего не вышло дурного, вот у помещика Штафенбаха крестьяне бунтовали, потат не хотели высаживать, — начал было очередную байку мне рассказывать Емеля.
— Потому что Штафенбах тот — еврей, вот и бунтуют православные, — сделал я умозаключение, почти что и не слушая Емельяновы рассказы.
— С чего он еврей? Немец, как есть, от екатерининских лет пожаловал сюда. Да и кто еврею поместье даст в собственность? Им же на земле нельзя быть, — сказал удивленный Емельян.
— Антисемит ты, Емельян Данилыч, как есть антисемит, — усмехнулся я. — А картошку садить будем. Я еще удивлю вас, что можно из нее сделать. Потом сам придешь с предложением сеять больше картошки.
Казалось бы, ведь еще Петр Великий привез картошку сюда. Екатерина Великая, судя по всему, повсеместно ее внедряла. И вот поди ж ты — здесь этот корнеплод до сих пор не оценен ни крестьянами, ни помещиками, и даже клубы, вроде бы как, дворянские создаются — противников картофеля. Между тем, думаю, что это трусливая форма политического протеста, а вовсе не про саму картошку. Мне в ресторане хотелось на гарнир простого картофельного пюре или хоть чего-нибудь «картошечного». Не вышло. Нет в меню, оказывается, картошки.
Настроение становилось все лучше и лучше. Весь день светило мягкое солнышко, согревая не сильно, оберегало нас, чтобы слишком много радости не случилось. Мол, вот вам лучик солнца, но морозный ветер в лицо подует, будто приговаривая: «Не расслабляйся, ты в России, да еще степь кругом, ямщики замерзают».
Впрочем, медвежья шкура грела надежно. Она, конечно, слегка пованивала, но при этом лучше с ней, чем без неё. И я, по разным причинам, в том числе из-за скуки в карете и храпа Параски, часть пути до почтовой станции в Белоречке просидел на месте возничего. Чувствовал себя ребёнком, который смотрит, как папа лихо управляет автомобилем. Вот такой автомобиль, мощностью в две лошадиных силы, и тянул мою карету довольно споро. Лишь изредка пофыркивая, словно сломанный мотор, и махая хвостами. А ещё чуть реже… Из-под хвоста… Впрочем, здесь это такая обыденность. Некоторые любители всего живого против всего мертво-железного умилялись бы таким естественным процессам, приговаривая про озоновые дыры, планетарное потепление и прилет с планеты Нибиру с аннунаками.
Ничто, казалось, не могло мне испортить настроение. Я сделал большой шаг. Пусть всего лишь отсрочил выплаты по своим долгам, даже части долгов, но мне есть куда возвращаться, есть и понимание, что делать и как.
Это было то же ощущение, с которым я, преисполненный желанием творить всё лучшее против всего плохого, ехал в регион, от которого должен был баллотироваться в органы республиканского самоуправления. Точно я не знал, скорее, верил в то, что всё удастся, всё получится.
Неплохое это дело — почтовая станция. Как бы без них смогла существовать Россия, ума не приложу. Поездка в поместье из Екатеринослава в такую погоду была бы лотереей, где больше шансов умереть, чем доехать. А станции спасают.