Барин-Шабарин
Шрифт:
Дмитрий Иванович Климов имел несколько иную точку зрения, но не высказывал ее. Этот конформизм губернатора ему не был понятен. Ведь понятно, что вокруг ворье, как же мириться с этим? Вот только Климов знал крайне мало чиновников, которые были бы столь эффективны и делали на своих местах больше, чем Андрей Яковлевич Фабр. Получается, что губернатор прав. Но… Нет, все равно Климов не принимал подобное.
— Господин Шабарин? — окликнули меня при выходе из здания администрации губернатора. Свами хотят поговорить.
Когда я слышу такие слова, в особенности если никаких планов на переговоры не было, невольно
Настроение было несколько сумбурным. Я просто не понимал, зачем меня вызвал губернатор. Ну не для того ведь, чтобы намекнуть, чтобы я не распространялся о творившемся в Земском суде. Ощущение было, что я становлюсь маленькой фигуркой на шахматной доске, в партии, которую могут разыграть гроссмейстеры. Я отнюдь не против интеллектуальных игр, но только тогда, когда я хочу играть и когда я — сам игрок. Так что смахну-ка все фигуры с шахматной доски и поеду к себе в поместье. Дел там столько, что все не переделать, а надо. Мне еще миру прогресс являть, в меру своих сил и способностей.
— Господин Шабарин, эта встреча много времени не займёт, — настаивал этот некто, так как я пока не дал своего ответа и не двинулся с места.
Рядом стояла вполне себе презентабельного вида карета, и нетрудно было догадаться, что именно там меня ждёт некий Мистер Икс, не желающий представляться, вместе с тем отчего-то жаждущий со мной поговорить, иначе к крыльцу Губернаторского Дома не подкатил бы — а ведь карету тут могут и узнать.
Слуга любезно приоткрыл мне дверцу кареты, и я оглядел полутёмное внутреннее пространство.
— Несколько удивлён, мадам, — сказал я, увидев, кто именно жаждал со мной встретиться.
Я никак не ожидал увидеть эту женщину.
От автора:
Он попал в 1942 год на поля сражений минувшей войны, превратившись в настоящий кошмар для фашистов. Его оружие — тёмная магия, зло во имя добра.
Глава 20
В карете, куда через завешенные шторками окошки в дверцах проникал лишь неяркий лучик молодого, уже весеннего солнца, сидела госпожа Елизавета Леонтьевна Кулагина собственной персоной.
— Признаться, я удивлен вашим вниманием к моей персоне, –сказал я.
— А мне так казалось, господин Шабарин, что тот, кто умеет и любит удивлять, сам удивляться не должен, — улыбнулась мне мадам Кулагина. — Будьте добры, зайдите внутрь.
— Чем обязан? — спросил я, присаживаясь на мягкий диван напротив женщины.
— Вы уж, сударь, простите, но мне присуще, пожалуй, как и любой женщине, любопытство. В нашу первую и — до нынешнего момента — единственную встречу я так и не разглядела в вас возмутителя спокойствия, — Кулагина пристально на меня посмотрела. — Надо же, сколько уже слухов и домыслов ходит о том, что именно произошло в суде, что сам губернатор приходил разбираться. И не беспокойтесь, я не буду вас спрашивать о том спектакле, что вы учинили. Мне лишь любопытно посмотреть на вас. Вы вот так запросто бросаете вызов сильным мира сего?
Тон женщины мне показался игривым. Ее забавляла ситуация. Уж не собирается ли самая важная госпожа в городе, учитывая, что Фабр не женат и даже не имеет детей, закрутить со мной адюльтер? Я еще раз попытался рассмотреть дамочку, пришёл к выводу, что она, конечно, недурна собой
Или все же?.. Нет, точно, нет! Если только изрядно выпить, да и не в этой реальности со странными межполовыми отношениями, где место найдется и разврату, и пуританской морали. И не всегда пока еще понятно: что хорошо и для некоторых частей тела даже очень, но после начинаются проблемы; а когда однозначно плохо.
— Вы, верно, не совсем поняли, что я имела в виду, — верно истолковав природу моего молчания, заливисто рассмеялась хозяйка кареты. — Хотя… Вы милый и загадочный, но нет. Не судите обо мне лишь по тому, что я влюблена, как вы не могли не понять, в любовника вашей матери. Боже! Это достойно пера писателя!
— Да уж, — не выдержал я и также рассмеялся.
— Знаете ли, мне даже составило некоторое удовольствие наблюдать за теми метаниями и переживаниями, что нынче испытывает мой любезный супруг, вот я и решила посмотреть на вас ещё раз, понять, в чем я ошиблась, приняв вас ранее за легкомысленного повесу. И кстати, поведаете ли, о чём у вас велась беседа с губернатором?
— Пожалуй, что и нет. Уж простите, госпожа Кулагина, но наши разговоры с его превосходительством останутся только нашими, — вполне любезными словами, но достаточно однозначно отбрил я любопытствующую особу.
— Нет-нет, не извольте беспокоиться. Я, признаться, и не рассчитывала на то, что вы мне откроетесь. И если вам будет интересно моё мнение, то что бы ни говорил вам Андрей Яковлевич в стенах своего кабинета, действительно не стоит об этом никому и ничего рассказывать. Даже если там был весьма содержательный разговор о погоде, — довольно серьёзным тоном сказала Кулагина.
— Я услышал вас, — сухо ответил я.
— Я бы хотела, господин Шабарин… Если я не ошибаюсь, то Алексей Петрович? Так вот, чтобы вы понимали, народная поговорка, про то, что муж и жена — есть суть одна сатана, не совсем подходит к нашей семье. Потому если мой супруг может поступать тем или иным способом образом, то поверьте, Алексей Петрович, далеко не всегда я разделяю мнение своего мужа. Далеко… не всегда… — Кулагина посмотрела на меня, как мне показалось, полными тоской глазами. — Я надеюсь, Алексей Петрович, что вы правильно меня поймёте и сделаете нужные выводы. Поверьте, обманутая, обиженная и оскорблённая женщина — это тоже человек, которому хочется некоторой сатисфакции. А еще… Если некоторая особа, нам обоим известная, покинет город, я вам даже буду благодарна. Девочка, конечно, почти ни в чём не виновата, но… видеть её не могу, уже и убила бы. Так что берегите Машеньку! Она не плохая, она заплутавшая в жизни и обманутая… Словно и… впрочем, это уже слишком personnel для нашего с вами разговора [фр. personnel — личное].
Я кивнул, не потому что был со всем согласен — но, сумбурно и с недоговорками, мысль она свою донесла, и я её понял.
— В свою очередь, Елизавета Леонтьевна, я хотел бы сказать вам, что некий господин, коим вы интересовались, верно, должен нынче, кхм, проматывать свою жизнь Петербурге. А того, о чём вы так беспокоились, у меня не имеется. Что бы это ни было, но если я в предстоящие дни это найду, пусть не обещаю, но весьма вероятно, что предложу вам выкупить, — сказал я.
Припоминаю, что Кулагина сильно беспокоилась о каком-то блокноте, который должен быть у ее любовника, получается, что теперь — у альфонса моей матери, Артамона.