Барин-Шабарин
Шрифт:
— Так Никитка Глузд же у нас, что с Синьковки, но часто бывает и в барской усадьбе. То дрова поколет, то воду нанесет. Я его привечаю, мужик работящий, только хилый, но я вот что скажу вам, барин…
— По существу говори! — потребовал я.
— Можно и по делу, — будто поняла свою значимость Марфа, даже выпятила грудь да подбоченилась, но я не делал этой женщине замечаний, почувствовав, что узнаю сейчас нечто важное. — Знамо быть, барин, что у Никитки-то внучка на выданье. Простушку-то брать никто не хочет, за ней же не было ни коровы,
— Ты что, Марфа, вещи мои продавала? Откуда у тебя мужские сапоги да картузы? — грозно спросил я.
И тольком потом подумал, что как раз картуза у меня и не должно быть. Это же мужицкий, или мещанский головной убор. А вот сапог было несколько пар, точно. Эх, были да сплыли. Все вещи сгорели. Дом так не жалко, как вещи.
— Обижаете вы меня, барин. Как можно-то, с пожару убежала, чуть сама спаслась. То мужик мой, что преставился ещё по осени, так то всё его одёжа. Справным муж у меня был. Такой жа хилый и малой, как и Никитка Глузд, но справный мужик мой… Был… Вот то и продаю. Покуда не купил Никитка, в поместье, стало быть, и некому купить было. Худо жить стало в последнее время, ранее сытнее жили. Но я не ворую! — обиженным тоном сообщила Марфа.
Просить прощения я не стал, всё же как-никак, но барин — только кивнул повнушительнее, мол, ноль осуждения, одно понимание. Но вот неким Никиткой я сильно заинтересовался. В поместье голодно, по весне так и вовсе никто не покупает себе одёжу — всем бы до лета дожить. На что её покупать? Это с урожайных ещё можно что-то отложить и купить, а по весне так и нет денег у людей. Да, ничего у них нет. Мог ли этот Никитка купить ленточку? Да мог же! Вот своей внучке на приданое и купил, чтоб как у людей всё было.
— Веди к нему! — решительно сказал я.
Поднялся с лавки и показал вперед себя рукой — мол, действуем, откладывать не будем.
— Так что барин, то Никитка поджёг дом? — в глазах Марфы зажёгся огонь интереса. — Этот может. Он в последнее время сам не свой, хмурной ходит, будто вынюхивает чего, даже подворовывать с кухни вашей перестал. А раньше, так, сухарь какой возьмёт, как бы своих покормить, олии мог отлить, крупы в картуз насыпать. Вы простите. Знала я об том, но смолчала, голодали они.
Так Марфа и тараторила всю дорогу. Нужно было всё-таки поехать, хотя бы на какой-нибудь телеге. Одна из моих деревень, под названием Синьковка, располагалась в трёх верстах от усадьбы. Не то чтобы сильно далеко, но и не сказать, что близко. Тем более, что я сам несколько дней в карете трясся, и теперь хотелось только упасть куда-нибудь на перинку — да где ж её взять. Ещё иМарфу было не заткнуть, а грубить ей пока не хотелось. Вот и оказалась дорога тем ещё испытанием.
Между тем даже в этом бубнеже я черпал информацию. Я ведь задавался вопросом о месторасположении
— Лукашка! Лукерья, курва! Барин самолично пришли! — орала Марфа через калитку. — Выходь, коли в хате.
Я не стал дожидаться, пока откроют то, что вообще сложно было назвать калиткой. Небольшое пространство было огорожено выполненным из ивы забором. Вроде бы, это называется обычно тыном. Вошёл внутрь и осмотрелся. Скудно всё здесь, очень скудно. И не дом это был, а две полуземлянки. Даже для нынешних времён, когда точно крестьяне не жируют, двор и жилища выглядели нищими, какими-то доисторическими.
— Глузды? Эй! Есть кто? — продолжала кричать Марфа.
Надо ее попоить холодной водой, если охрипнет хоть на недельку-другую, мне все, кто с Марфой общается, памятник поставят.
— Тетка Марфа, ну чегось горланишь-то? — из одной из хат вышла девушка лет шестнадцати.
Она несколько выбивалась из окружающей обстановки. Девица была в сносном по крестьянским меркам платье, с накинутым на плечи тулупом, и… с аккуратно заплетенной косой, в которой видны были зеленые ленточки.
— Эка цаца! Лукерья, и вырядилась жа! Замуж собралась? — Марфа аж руками всплеснула.
— Так пора уже, тетка Марфа. Шаснаццать годков уже, — весело отвечала девушка.
— Дед твой где? — спросил я.
Из полуземлянки вышел еще парень лет двенадцати. Да, в этом возрасте нынче парень — уже полноценный работник, а не изнеженный ребенок.
— Деда с мужиками пошел говорить, кабы помогли сладить избу добрую, — похвалился парнишка.
Так. Мне стало почти все понятно. Видно, что благополучие семья получила только недавно. И еще не привыкли, упиваются достатком — а скрыть не додумались. Между прочим, это семья крепостных, даже не арендаторов. И как такое возможно, когда все поместье переживает не лучшие времена, да еще и по весне?
— Скажи, что барин зовет всех в усадьбу, помочь нужно убрать следы пожарища, — сказал я и направился обратно. — И еще скажи-ка… Когда в последний раз дед в соседнее имение ходил?
— Так вчерась и ходил, тама у него работа есть. С того найма и живем, — закивала, румянясь, Лукерья.
Нужно было семейству поджигателя лучше учить заветы Ильича. Это я про Ленина, который говорил про конспигацию, причем, судя по всему, повторил слово трижды. Как же просто и наивно сдали сейчас эти детки мне деда!
Жаль, что не получилось застать Никитку. Ну да, впрочем, никуда он не денется. Пошлю сюда Вакулу, пусть перехватит крестьянина.
Работа по расчистке сгоревшего дома уже начались. Мужики то ли сами, то ли по указке управляющего, но пришли и работали, как мне показалось, на совесть, с отдачей.
Много у меня людей. Пришло больше двух сотен мужиков. Столько и не надо, на самом деле.
— Барин, дозвольте обратиться! — ко мне подошел мужик с окладистой бородой лет пятидесяти, с многими морщинами вокруг глаз.