Барометр падает
Шрифт:
Присяга на верность произнесена. А о протестах, беспорядках, митингах — ни слова. А раз ничего не сказано — значит, ничего и не было.
Выступление Рашидова завершилось гимном Советского Союза. Но без слов видно, запись старая.
Мы — я и девочки — встали и запели. Вслед за нами стали вставать и остальные, через секунд десять стоял весь зал, но пели вяло. Слов не знали. Да и непривычно это.
Голосов нашей троицы на зал, конечно, не хватило бы, и акустика здесь не ахти, да и вообще… Но те, кто следил за трансляцией, подключили микрофоны президиума.
Закончился гимн, люди стали потихоньку садиться, но секретарь комсомола, парень наших лет, оказался смекалистым и расторопным:
— Считаю сегодняшний диспут законченным. Всем нам нужно обдумать глубокую историческую речь Шарафа Рашидовича Рашидова. А завтра, после занятий, обсудим ее. Сначала в группах, потом на факультетах.
Умно.
И люди стали расходиться, согласившись, что всё, что вольница кончилась, что завтра занятия.
И нам пора.
Но вдруг — ох, как не люблю я эти вдруг, — из окошка кинобудки, что на дальней от нас стене, вылетела бутылка. Упала на уже опустевший задний ряд, и вокруг полыхнуло.
Паника, пожар, горим, все кинулись к выходу, каждый хочет быть первым, но получалось плохо. Второй выход был заперт, обыкновенное дело.
Нет, не все кинулись. Трое пытались достать огнетушители, но их подвесили высоко, не достать. Видно, специально для лучшей сохранности. А у пожарного крана не было рукава. Тоже, видно, для сохранности убрали. «Подальше положишь — поближе возьмешь», русская народная мудрость работает и в Ташкенте.
Пора уходить. На языке девятки — эвакуироваться.
— Идёмте, — я прошел за занавес. Здесь, на сцене — свой выход. Тоже закрыт, но изнутри, на откидной крюк. Было заперто и на ключ, но я перед диспутом потребовал ключ от выхода и отпер дверь. А ключ оставил себе — до ухода. Во избежание.
Завхоз, русский, ворчал, что никогда и ничего плохого здесь на бывало, что за все его время работы я первый такой трус, эх, вы, москвичи, но ключ-таки дал. Не дал — мы бы ушли. И от дедушки, и от бабушки.
Мы и сейчас уйдем
Дым уже добрался и до сцены.
— Быстро-быстро-быстро, — позвал я.
И девочки послушались. А за ними пошли и местные активисты.
Откинул крюк. Ключ не понадобился, дверь открылась.
— Выходим.
И мы вышли, а за нами — и комсомольский актив.
Я бегом-бегом назад, на сцену, и позвал как мог громче:
— На сцене второй выход открыт, все сюда.
Дым есть, но пока терпимо. То есть на сцене терпимо, а в зале-то, пожалуй, терпеть не хочется.
Я звал и звал, какой ни есть, а ориентир. И когда на сцену полезли десятки студентов, я отступил к двери, а потом и выскочил в коридор. Чтобы не загораживать проход. Затопчут ведь.
Спустились в вестибюль. Люди бегали, суетились.
— Пожарных вызвали? Вызывайте,
— Давайте вернёмся, — предложил Нодирбек.
— В актовый зал? — удивилась Надежда.
— Нет, на дачу. Незачем нам здесь оставаться.
Что ж, Нодирбек здешний, Ташкент — его город, и он, можно сказать, доверенное лицо Шарафа Рашидовича. Ему виднее. Да и в самом деле, без нас пусть разбираются.
Мы сели в «Волгу» с оленем на капоте, и Нодирбек повёз нас по вечернему Ташкенту.
Второй раз мы в столице Узбекистана. Хочется, конечно, радости и веселья, да и поесть вкусно не мешало бы, но какое уж веселье, когда только-только избежали смерти в огне. Или в дыму.
— Что же это загорелось? Короткое замыкание, или что-то еще? — спросил Нодирбек, как бы себя, но и всех нас.
— Кто ж его знает, — ответил я, сжав руки Лисы и Пантеры — мы втроем уселись позади, за шторками. Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой. — Разберутся. Пожарные, они люди дотошные. У них этих пожаров, поди, много, опыт огромный.
— Конечно, разберутся, — сказал Нодирбек, как мне показалось, с облегчением. Одно дело — что-то загорелось из-за неисправной электрики, а другое — умышленный поджог. — Шараф-ака им хвосты накрутит.
— Кому им? — невинно поинтересовалась Ольга.
— Всем. И ректору, чтобы строже следил за подчиненными, и проректору по хозчасти, ну, и всем причастным.
— Это правильно, — согласилась Надежда. — Порядок нужен. Без порядка народ меры не знает, балует, порядок — всему голова.
— Вот-вот. Там, где порядок, там и сон сладок, — подтвердила Ольга.
— Вы устали?
— Есть такое, — сказали мы трое хором.
Нодирбек прибавил скорости. Иметь резиденцию за городом хорошо, но всё же утомительно. Сколько времени уходит на дорогу… А сколько времени уходит на дорогу у жителя Москвы? Парижа? Нью-Йорка? К тому же все больше и больше людей предпочитают жить в пригороде. Хорошо хоть, что в нашей стране автомобилей мало. С другой стороны, дорог тоже мало, и потому по числу аварий мы не уступаем той же Америке. А то и превосходим! Но на этой дороге, дороге, ведущей к Дому Дехканина, кто попало не ездит.
Впереди — милицейские «Жигули», и два милиционера. Я невольно напрягся. Что они тут делают?
Нодирбек замедлил ход.
— Это наши, — сказал он, успокаивая.
Милиционеры же, узнав машину, только отдали честь.
Наши, это хорошо. Но если есть наши, есть, наверное, и чужие.
Глава 12
3 сентября 1979 года, понедельник
Полёт нормальный!