Барракуда

Лунина Татьяна

— Послушайте, — не выдержала Кристина, — все это прекрасно, но я-то тут при чем?

— Так вот к тому и веду, — вдохновился вопросом «помпон», — мы ищем героиню. Нужно совершенно новое, неузнаваемое лицо. А у вас такой типаж! Словом, предлагаю вам кинопробу.

— Что?! — обалдел «типаж».

— Разве вы не хотите сниматься в кино?

— Нет, в кино сниматься не хочу, — она остановилась у входа в парикмахерскую. — Послушайте, молодой человек, я не люблю разыгрывать страсти, не желаю, чтобы меня мазали клюквенным сиропом и ненавижу измену, даже в таком шедевре, как у вашей Кусакиной.

— Постойте, не уходите! Возьмите хотя бы мою визитку, может,

передумаете.

— Нет, — и скрылась за дверью.

Мастер возилась с головой часа два, потом другая колдовала с ногтями. В общем, когда клиентку, наконец, отпустили, уже смеркалось. «Сейчас заскочу в магазин, прихвачу что-нибудь к ужину и возьму такси», — решила она, — а то придется гостю целовать замок». Кристина договорилась с Мишкой сегодня вечером поужинать вместе, по-домашнему. Тот отчаянный удар по голове положил начало их дружбе. Шалопаев после признался, что если бы Окалина тогда уступила, он никогда бы о ней больше не вспомнил. Михаил не любил сговорчивых. А в тот раз одноклассница свое слово сдержала: отвезла на станцию. Баба Катя при виде гостя усмехнулась: «Приехала одна, а уезжаешь с припеком?» Повозиться с этим «припеком» пришлось до самой Москвы. Сначала сунула кассиру взятку, чтобы ехать в одном вагоне, потом лечила больную ногу стрептоцидом и заставляла глотать антибиотик: в дороге лодыжка воспалилась, поднялась температура. В Москве приютила как-то по просьбе Михаила одного типа на три дня. Шалопаев на добро оказался памятным, и сам выручал не раз. Однажды заклинило замок в металлической двери и, если бы не он, пришлось бы хозяйке туго. Одноклассница подозревала, что ее друг не совсем в ладах с законом, но в чужие дела соваться привычки не имела и знала, что в трудную минуту у нее есть на кого положиться. Мишка теперь ласково звал Кристину сестренкой и грозился убить любого, кто вздумает ее обидеть.

— Девушка, подождите, пожалуйста! — «Господи, а этот опять каким Макаром здесь?» Она повернулась на запыхавшийся голос. — За вами просто не угнаться, — пожаловался «помпон».

— И долго вы будете меня преследовать?

— Пока не согласитесь на кинопробу.

— Вы, наверное, ассистент режиссера? — осенило бывшего ассрежа.

— Да, — растерялся «коллега», — а откуда вам это известно?

— Вас как зовут?

— Гена. А вас?

— Кристина. Давайте, Геннадий, визитку. Когда подойти?

— Вы будете сниматься, я уверен! — радостно зачастил «помпон». — И у вас большое будущее, поверьте моему опыту.

Она усмехнулась буйной фантазии, пропустила мимо ушей день и час, приветливо кивнула.

— Спасибо, я обязательно приду. Приятно было познакомиться.

— Взаимно, — расцвел Гена, — до встречи!

Михаил от души веселился над рассказом, как заманивал ее в кино неуемный «коллега». А, отсмеявшись, призадумался.

— Слушай, сестренка, почему бы и нет?

— Ты это серьезно?!

— Вполне! Ты девочка фартовая, на фотках выходишь клево, опять же, стишки со сцены почитывала, — напомнил одноклассник.

— Дорогой друг, когда ты будешь, наконец, изъясняться по-человечески? Ведь давно уже не школьник, тем более не… — и запнулась.

— Хочешь сказать: не уголовник? — ухмыльнулся он.

— Прости. Но ты же когда-то сочинения лучше всех писал в классе, в Плехановке учился. Что за речь? А если прорвешься в высокие сферы, — пошутила наставница, — так и будешь щеголять жаргонизмами?

— В высоких сферах, сестренка, один блатняк, — с нехорошей усмешкой просветил Шалопаев, — вот я и стараюсь феню не забыть, — он посмотрел на часы. —

Крись, не против, если к нам сейчас третий подтянется? Побазарить с ним надо.

— Нет, конечно, — не задумываясь, ответила хозяйка, — ты же знаешь: мой дом всегда для тебя открыт, — помедлила, потом твердо добавила, — и тех, в ком ты уверен.

— Ну уж в этом-то уверен на все сто, будь спок! Помнишь, рассказывал тебе про кореша своего?

— Которого не выдал?

— Ну! — кивнул Мишка. — Так вот, мы и сейчас спаровались. Я, правда, не высовываюсь, держусь в тени, чтоб у Анатоля под ногами не путаться, пока он прорывается наверх. Но скажу тебе, сестренка, нас ждут большие перемены. Чует мое грешное сердце: великие дела проворачивать будем. Там светят такие бабки! — мечтательно цокнул языком Михаил. В дверь кто-то позвонил. — О, наверняка, это он! Сиди, я открою. А ты пока спроворь нам чайку.

— Может, твой друг есть захочет, а мы его будем пустым чаем поить?

— Это все после, сначала дело.

Через минуту на пороге кухни показался Шалопаев, рядом с ним скромно топтался гость. Неприметный, невысокий, худенький, с аккуратным проборчиком и цыплячьей шейкой, усики забавно топорщатся, глаза спрятаны за дымчатыми очками в модной оправе, наглаженные стрелки брючек, стильный свитерок — одуванчик, дунь и улетит.

— Добрый вечер! — вежливо улыбнулся «одуванчик». — Извините за беспокойство, — неожиданно низкий густой голос так диссонировал с его обладателем, что казался взятым напрокат.

— Здравствуйте, — ответила улыбкой гостеприимная хозяйка, — чай будете?

— Не откажусь, — шаркнул ножкой вежливый гость.

— Хоть вы, ребята, заочно и знакомы, но я обязан вас друг другу представить, — заразился вежливостью Мишка и жизнерадостно ткнул в «одуванчика» пальцем, — Анатолий Щукин, мой старый кореш, надежда и опора, — потом кивнул на Кристину. — А это — моя любимая сестренка Кристина, будущая звезда голубого экрана а, может, и белого. Все хочет сделать из меня пай-мальчика, — беспечно пожаловался он, — Смотри, Анатоль, не влюбись!

— Болтун ты, Шалопаев! — осадила нахала потенциальная звезда. — Чай здесь будете пить или в комнате?

— Пожалуй, здесь, если можно, — учтиво пробасил Анатолий.

— Тогда мойте руки и садитесь за стол, — скомандовала она. Заварила чай, выставила печенье, конфеты и потопала к телевизору, бросив «приятного аппетита».

Рассеянно щелкая кнопкой пульта по каналам, удивлялась легковерию своего друга: «Как можно строить какие-то планы с таким хиляком? Ведь его же каждый обуть сможет, одуванчик он и есть одуванчик». Но потом вспомнила голос, хищные передние клычки, любезную улыбку, вкрадчивую манеру и решила, что погорячилась с оценкой. Было в этом прилизанном скромнике нечто, что не позволяло его забыть, советовало не расслабляться рядом, а еще лучше держаться подальше. Она призадумалась: где-то весь этот букет уже мелькал перед глазами. Но где, когда? По первой программе показывали концерт. На сцене шептали под фанеру безголосые певцы. Черноволосую дивчину, усладу прыщавых подростков, сменила стильная Лайма и запела низким голосом, обнадеживая, что еще не вечер. Песня очень нравилась Жене. И тут вдруг ее осенило: «Точно, это же он был тогда на приеме в посольстве! И именно ему плеснул в тот вечер Женя вином в лицо. Ну надо же, — изумилась Кристина, — а теперь я принимаю этого хлыща в своем доме. Достукалась!» Она убавила звук, напрягла слух. Но сквозь неясный бубнеж доносились только отдельные фразы, причем бас, как ни напрягайся, был почти не слышен.