Барракуда

Лунина Татьяна

— Куда столько? — удивлялся оператор. — У нас же еще своей полно!

Молчаливые таджики улыбнулись и только пожали плечами в ответ.

— Пусть будет, запас не повредит. — успокоил Олега Сычуг. — Фифанов сказал, что упускать такую возможность нельзя, таджики поставляют нам этот дефицит за полцены.

Словом, все шло отлично. Особенно приятным оказался момент, когда Фифа, вручая режиссеру пухлый конверт, довольно заметил.

— С такими темпами, Серега, ты нас всех озолотишь, — и бесстыдно польстил. — А с твоим мастерством и прославишь.

Лесть была, конечно, грубой, но успех картине напророчила: «Триэф» завалили заказами на прокат. Видеокассеты отправлялись

все больше в провинцию, Москва к шедевру отнеслась прохладно. Это и понятно: в улье без меда пчеле делать нечего. Окрыленный успехом художник приступил к съемкам следующей нетленки. Здесь, если честно, совесть творца погрызла: такой слабый сценарий он в руках еще не держал. Но тут уж деваться некуда: накропала роман и сценарий жена одного из трех «Ф». Фифа, передавая раздутую синюю папку с жеманным бантиком из белых тесемочек сбоку, намекнул, что спорить бесполезно, мнение режиссера никого не волнует.

— Как говорят на Востоке, когда глотаешь большой кусок, не разговаривай. Дружба дружбой, Серега, а за сыр плати. И знаешь, сделай-ка из этого плавленого дерьма «Рамболь» с орешками! Короче, имя автора в титрах светиться должно, а в остальном тебе свобода. Понял?

«Понял бы, кабы пробовал твой «Рамболь», — приуныл «плательщик». Но выбора не было, и через десять безвылазных дней на кофе и сигаретах режиссер полностью переделал опус сценаристки, оставил неизменным только имя на обложке. Фифа даже перечитывать не стал.

— Старик, я полностью тебе доверяю, твори!

Окрыленный доверием творец засучил рукава и взялся за дело. Тут вышел первый облом: ни одна из актрис на героиню не тянула. Прагматичную, циничную, жесткую, с льдинками-глазами и ангельским личиком. У Сергея в классе училась такая: снаружи — агнец, внутри — дьяволица. Вгиковец, может, и стал конформистом, но чутья не утратил. Он был уверен, что лет через десять подобные стервозы расплодятся повсюду, и задача художника предупредить об этом явлении. На сотой пробе режиссер сломался.

— Да что ж такое, Господи? — вопрошал он за перекуром своего ассистента. — За что ж такая невезуха, а? Сто штук прошло перед глазами, а результата — ноль, — талант снобизмом не страдал, гения перед своими не корчил и считал, что в творчестве пешек нет, любая из них может стать королевой.

«Пешка» глубокомысленно помолчала, потом вздохнула и предложила.

— А если попробовать с улицы?

— Мы же не Дом культуры, Гена, — оскорбился профессионал. — Это при царе Горохе так снимали: хватали кого ни попадя, лишь бы типаж соответствовал.

— А я где-то читал, что хорошо сыграть может любой, — не сдавался ассистент, — правда только один раз.

— Вот видишь, — энергично стряхнул пепел с сигареты Сычуг, — это Голливуд штампует звезды одной левой, а у нас — школа, традиции. Тут, брат, зрителя не проведешь. Тарковский Терехову снимал, не девочку с улицы, потому «Зеркало» до сих пор пробирает.

— А нам нужен одноразовый шприц, — упрямо проталкивалась «пешка» вперед. — Будем снимать такой фильм, как «Зеркало», найдем и вторую Терехову.

— Вторых в искусстве не бывает, — с тоской заметил приверженец высокого. — Ладно, Геннадий, пойдем ломать голову дальше.

Прогнали еще пятерых. На следующий день, уныло наблюдая за разгрузкой негатива все из того же Душанбе, («и куда, к черту, прут?») Сычуг принял решение.

— Гена, выходи в народ. Сегодня опять привезли прорву пленки, а у нас еще конь не валялся. Времени нет, ищи хоть в клозете, но найди. Ты знаешь, что нам нужно.

Так в «ТРИЭФе» появилась Кристина. Она спала по четыре часа в сутки. Похудела, у нее пропал вкус и ухудшилось

зрение, зато обострились обоняние и слух. Странное дело: казалось бы, от такого недосыпа человек должен еле ползать, а эта носилась гончей и, как охотничья собака, старалась не упустить свою добычу. Но главное, случайной уличной прохожей удавалась роль. То ли дилетантка свыклась с глазком кинокамеры, то ли режиссер оказался толковым, а, может, просто сама себя изображала, но ассистент, не целясь, выстрелил в цель. Всю съемочную группу охватил азарт, который бывает всегда, если дело ладится. Однако недаром говорится: когда все хорошо, жди беды. В этот раз беду предвосхитила проблема. Умный сразу б догадался, что это только начало, и тут же дал бы деру. Но глупец самоуверен, не слушает внутренний голос, считает себя ловчее других — судьба особенно любит таким одергивать вздернутый нос.

В субботу, после съемки, часов около шести Кристину попросил задержаться Сычуг. За весь последний месяц этот вечер был единственным, который обещал покой. На диване, с закрытыми глазами и маской на лице, под Барбару Стрейзанд и соседский молоток (когда, наконец, приколотят, что хотят?), а потом, после ванны, в чистой, пахнущей лавандой постели, с Чейзом на полчасика в руках — она ощущала даже запахи предстоящего счастья. И вот теперь на это блаженство пытались посягнуть.

— Не уходи, пожалуйста, Кристина. Надо кое-что обсудить, — вежливо и мягко предупредил режиссер. Никогда еще чужая мягкость не сулила ничего приятного.

— Хорошо, — попыталась скрыть досаду послушная актриса.

Через двадцать минут Сычуг нашел ее в крохотном закутке, гордо именуемом комнатой отдыха.

— Это касается завтрашней съемки, — взял с места в карьер неугомонный творец — Ты должна обнажиться.

— Мы, вроде, ни о чем подобном не договаривались.

— В сценарии такого нет, — нехотя признал новатор, — но я хочу тем самым глубже раскрыть характер.

— То есть, выразить через голую задницу женскую душу?

— Это, конечно, примитивно и грубо, но суть ты ухватила верно, — Сергей достал трубку, набил табаком, раскурил. Новая привычка появилась у него неделю назад, когда кто-то из актеров сдуру ляпнул, что молодой режиссер чем-то напоминает Ордынцева. Слава Богу, никто из болтунов не встречался раньше с молодой женой ушедшего кумира. — Так вот, — важно продолжил копировщик, — ты должна понять: чем смелее и бесстыднее обнажает твоя Дарья тело, тем старательнее прячет собственные мысли. Внешняя нагота должна восприниматься зрителем как способ сокрыть от всех свою суть. Тряпки, которые сбрасывает с себя эта стерва, падают не на пол или стул — на душу. А когда ее подлая душонка задохнется, наконец, под барахольным ворохом, она погибнет. И будь я проклят, если так не будет!

Кристина молча слушала околесицу, которую нес вдохновленный Кусакиной. Как отличался этот невнятный бред от ясных мыслей Евгения! И как четко давал понять: Окалина вляпалась в дерьмо.

— Простите, я не поняла, как часто мне придется оголяться?

— Не больше, чем потребует замысел.

— Чей?

— Мой, — уверенно подвел черту дерзкий «мыслитель».

Его решимость подпитывалась еще и кругленькой суммой, обещанной дебютантке. «Она хоть и не без способностей да и не дура, судя по всему, но не видать бы этой «актрисе» экрана, как своих ушей, если б не Сычуг. Молиться на режиссера должна и беспрекословно подчиняться, а не вступать в дискуссии. Аванс, небось, проела, назад ходу нет. А что вносятся коррективы, так не в бухгалтерию попала — в кино. Здесь стагнация хуже смерти». Творец деловито пошарил взглядом, куда бы выбить трубку.