Барракуда

Лунина Татьяна

Видно, «толковый парень» Кнопушкин пробудил зверя, который жадно затребовал мяса, чтобы успокоиться. Не жалкого эклера и темной бурды, а мяса. Можно даже целого слона. Или бегемота. Зажаренного, утыканного чесноком и лавровым листом, щедро сдобренного хреном, как любил отец. Напрасно она послушала Кирилла и приплелась сюда. Поехала бы лучше домой, отрезала кусман буженины и черного хлеба с тмином, ляпнула сверху горчицы, выудила из банки пупырчатый огурец, налила рюмку, выпила. И порадовалась, что легко отделалась. А потом налила вторую и погрустила. Поводы для того и другого есть. Но вместо этого, как последняя дура, она поддалась чужой воле и теперь глотает голодную

слюну в очереди с мерзким пойлом да заедает сухим тестом. Как сказал бы Женя, у глупости жесткая шкурка.

— Кристина, вы о чем-то задумались? — влетело вдруг в ухо.

— Нет, с чего вы взяли?

— Третий раз к вам обращаюсь, а вы все молчите, — улыбнулся Жигунов. — Я предлагаю перейти в соседний зал, там ресторан с хорошей кухней. Нет сил смотреть, как вы давитесь этим пирожным. Если честно, очень хочется мяса, — дружеские интонации отлично вязались с открытой улыбкой, им подпевал зверский аппетит — против такой троицы устоять было трудно.

— Пойдемте, — легко согласилась Кристина и мысленно послала подальше осточертевший десерт, — если совсем честно, я умираю от голода.

— Здоровый аппетит — признак чистой совести, — весело заметил сыщик, поднимаясь из-за колченогого столика.

— Кажется, когда-то вы уже это говорили. Нет?

— Не помню, — беспечно отмахнулся умник, — я и так беспамятный, а на голодный желудок совсем мозги набекрень.

«Я бы этого не сказала, — подумала Кристина, вышагивая рядом с «беспамятным» к вожделенному мясу.

Вот уж права была бабушка, когда говорила: живот крепче — так и на сердце легче. После мяса по-русски в дымящемся горшочке Кристина повеселела, даже конопатый Кнопушкин не казался больше монстром. В конце концов, каждый делает свое дело: кто лапшу на уши вешает, кто народ запугивает. Она молча слушала веселый треп, пропуская каждое второе слово мимо ушей. «А этот Кирилл Жигунов вполне терпимый, — задумчиво покусывала Кристина веточку петрушки. — Неглупый, веселый, тактичный и, что очень немаловажно, успешный. Правда, чтобы продвигаться в милиции, ума особого не надо, но любое движение вверх — всегда заслуга. А умный — он и Африке не дурак».

— Я вас, кажется, утомил? Вы снова загрустили.

— Нет, — улыбнулась «психолог» и дожевала вялую зелень, — все нормально. С вами очень легко, — неожиданно для себя призналась она и посмотрела на часы, — но уже поздно, а мне завтра рано вставать.

— Может, выпьем на дорожку кофе?

— Кофе я угощу вас дома, — изумилась собственным словам ненормальная. И улыбнулась. — Если вы не против, конечно.

— Спасибо, — его хватило только на это слово.

В машине водитель молчал, а пассажирка беспечно мурлыкала под нос. Кристину точно черт оседлал: ни совести, ни страха, ни стыда. Но ей был нужен сейчас этот сыщик! Как воздух, как вода, как вино, которое только что пили. В молчании подъехали к дому, поднялись в надсадно скрипящем лифте, вошли в пустую темную квартиру. Она подняла руку включить свет.

— Не надо, — шепнул гость и привлек хозяйку к себе. — Ты, правда, этого хочешь?

— Да!

А воспаленный мозг высветил: «не потому, чтоб я тебя любил, а потому, что мне темно с другими» [3] .

* * *

После новогодней передышки по редакции поползли слухи о смене главного. Поговаривали, что будет кто-то из молодежки. Окалина к сплетням не прислушивалась, общение свела до минимума, курила в одиночку. И работала. Как ломовая лошадь, как вол, как упрямый ишак. Вникала в каждую мелочь, затыкала собой все дыры, с радостью соглашалась на то, от чего другие отказывались с досадой. И ждала. Кристина была уверена: ее время

впереди, и оно обязательно наступит. Что на уме у этой гордячки не знал никто, а вот безотказностью бесстыдно пользовались многие. Сначала, естественно, кто главнее, потом — равные. Порывалась сесть на голову даже шелупонь, но младший редактор цыкнула, и те заткнулись. После похорон месяца три о ней не уставали чесать языками. Особенно старалась Марина Львовна. Мстительная Марина никак не могла забыть тот сухой тон, который позволила себе однажды сопливая жена знаменитого мужа. Но что сказано было Ордынцевой, аукнулось Окалиной. И злопамятная старушка вовсю поливала выскочку грязью, компенсируя свою былую терпимость. Как-то утром, на подходе к редакторской Кристина услышала возмущенный голос. Дверь открыта, и не захочешь — услышишь.

3

И. Анненский.

— С какой стати этой соплячке премия? — бушевала Волкова. — Без году неделя в редакции, а огребает такие деньги!

— Окалина работает у нас прилично, — подал реплику спецкор Илья, — года три, не меньше. И пашет на совесть, между прочим.

— А тебе бы, Илюша, лучше помолчать! — огрызнулась Марина. — Все вы, мужики, одинаковы: перед вами крутани задом — и мозги тут же окажутся в паху.

— Мариночка Львовна, — хихикнула Лушпаева, — а вы, оказывается, охальница!

— Рядом с такими не то, что охальницей, трахеей станешь, — пробурчала старая дева.

— Кем?

— Догадайся с трех раз.

— Трахея — от слова «трахаться», — пояснил Илья.

— Ага, — поддакнула Марина, — без удержу, как твоя ненаглядная. Думаешь, чем она Ордынцева взяла? Да тем самым! Вот бедный мужик и потерял голову, женился себе на погибель.

— Ордынцев и сам был далеко не монах, — возразил Илья, — еще неизвестно, кто кого совратил. А если вы намекаете, что Кристина виновата в его смерти, так почему она тогда не за решеткой?

— Да все потому же, — хмыкнула старая сплетница, — в милиции тоже мужики. Глазками стрельнула, задом вильнула — и гуляй на свободе. А уж если пару раз покувыркаться с кем надо…

— Ага, — радостно подхватила вторая, — а после трубочки перерезать — и концы в воду. Криська — та еще штучка!

— Доброе утро, — поздоровалась «штучка», невозмутимо направляясь к рабочему столу.

— Привет! — ответил Илья и, как ошпаренный, выскочил из комнаты.

— Что это с ним? — весело изумилась Лушпаева.

«Совесть у человека еще не сожрали», — подумала Кристина и аккуратно положила на подоконник сумку.

— Ты опоздала на пять минут, — проворчала Марина, — а премию получаешь больше других.

— Премию, Марина Львовна, выдают за работу, а не за болтовню.

— Что ты сказала?! — побагровела Волкова.

— Окалина, пойдем курнем? — как ни в чем не бывало предложила Ирка. — Только я зажигалку забыла. У тебя есть? — и расплылась в сладкой улыбочке. — А я новость сообщу, может, тебе с нее кое-что обломится.

— Кристина, зайди ко мне! — бросил в открытую дверь Емельянов.

— Как-нибудь в другой раз, — сухо ответила она лицемерке и вышла.

— Видали? — полетело в спину. — И с чего нос задирать? Ни кожи, ни рожи!

Главный редактор сидел за столом, уткнувшись в монитор. Наглаженный, начищенный, ухоженный — сверкающий. А глаза тусклые, как у старой дворняги. Видно, не зря гуляют слухи о смене главреда. Жалеть его причины не было, Кристина отлично помнила последний разговор в этом кабинете. Правда, на похоронах Виталий обещал бывшей жене друга поддержку и при этом казался искренним. Но бочку меда легко испортить даже ложкой дегтя, а уж как он вышвыривал ее из редакторов — не то, что ложкой, ведром назвать будет мало.