Барракуда

Лунина Татьяна

— Знакомься, это Кристина, — церемонно представил ее Мишка, — моя сестренка, одноклассница и надежный товарищ.

— Гурам Чхеидзе, — наклонил рыжую головку ладный толстячок, — для друзей — Гурамико.

— Ее дружбу еще заслужить надо, — заважничал другой рыжий, — перед тобой, дорогой, будущая звезда голубого экрана.

— Очень, очень интересно! — восхитился Мишкин партнер. — А вы и с дикторами общаетесь? Знаете, юношей я был влюблен в Анечку Шилову, — он говорил по-русски очень чисто, без акцента, по-московски акая, и никак не походил на грузина — русский рыжий колобок с голубыми глазками, аккуратным носиком и глубокой ямкой на пухлом подбородке. Ни

за что на свете не признать в нем холодного дельца — милый, хлопотливый простачок, восторженный хозяин гостеприимного дома. Вот только острые глаза настораживают, как будто прячут что-то: промелькнет в них какая-то странная искорка да тут же исчезнет. «Лицемер и плут, — оценила колобка объективная гостья, — никогда не нагрубит, но охотно всадит нож в спину. И с какого бодуна Мишка связался с таким? Видно, рыжий рыжему всегда, как солнце без пятен».

— А где народ? — поинтересовался Шалопаев и стащил с осетра маслину.

— Не порть натюрморт, Михаил, — строго пресек дальнейшие попытки хозяин, — через пять минут все будут.

— Ладно, минуты не годы, как-нибудь перетерпим. Баньку протопили?

— А как же! Ты, Миша, поводи пока Кристиночку по саду, малинкой угости, смородинкой. Ягоды любите?

— Нет, — вежливо улыбнулась гостья.

Голубые глазки сузились, опять что-то скрывая.

— Неужели не любите? — радостно всплеснул короткими ручонками толстяк. — В молодости лучше все успеть перелюбить, сейчас до старости не многие доживают, — сокрушенно вздохнул он, — время тяжелое. Китайские мудрецы даже заклятым врагам не желали жить в эпоху перемен.

— А мне нравится, когда меняется жизнь. Что за охота киснуть в болоте? Не живешь, а медленно тонешь.

— Наш человек! — прорезался Мишка.

— Конечно, конечно, вы абсолютно правы, Кристиночка! — к хозяину подгреб длинный тип в черном костюме, что-то шепнул на ухо. Грузин деловито кивнул и шагнул к двери, черный верзила потопал следом. На пороге Гурам обернулся. — Подожди меня здесь, Миша, — на гостью и внимания не обратил, напускную галантность как ветром сдуло.

Не успели эти двое исчезнуть, как появился третий, снова в черном костюме, только низкорослый и квадратный, и тоже принялся нашептывать что-то Михаилу. Кристине начала надоедать эта конспирация. И, вообще, ей здесь не нравилось. Слащавый хозяин, богатый стол, с которого нельзя взять маслину, пустой дом, молчаливые разнокалиберные типы — все это было дешево и скучно, как в плохом гангстерском фильме, где злодеев непременно рядят в темное, а положительных героев в светлое.

— Извини, Криська, я на минутку тебя оставлю.

— Что-то случилось?

— Все нормально, сестренка, — Шалопаев, конечно, врал, но правда была не интересна. Здесь ничего не вызывало ни интереса, ни доверия.

Пять минут, обещанные Гурамом, давно прошли, а почетные гости все никак не объявлялись. Похоже, осетра с поросенком улыбчивому хозяину придется делить на троих, потому что, как только появится Мишка, она под любым предлогом попросит увезти ее отсюда.

— Скучаешь? — на стуле развалился черный квадрат, забытый Шалопаевым в углу. — Как звать-то тебя, «сестренка»?

— А вы хотите познакомиться?

— Ага.

— Зачем?

— Такая большая — и не петришь?

— Нет.

Парень ухмыльнулся, лениво подгреб к Кристине, положил руки на бедра и с силой притянул к себе.

— Дашь?

— Дам, — пообещала она и врезала по наглой морде.

— Ах ты, лярва, — зашипел недомерок, — щас пожалеешь об этом! — мерзавец больно схватил за руки и швырнул в угол, откуда только что

приполз. — Промокашка, твою мать, целку из себя строишь? За тебя башли отпулили, а ты кочевряжишься? — брызгал слюной ненормальный. И вдруг ударил наотмашь по лицу.

Все происходившее было так неожиданно, дико, ничем не объяснимо, что она растерялась, даже боли не почувствовала, только клацнули зубы, и голова от удара дернулась. Какие башли?! Что этот псих мелет, и как он смеет так себя вести? Она в доме, где хозяин — грузин, с его партнером и другом, где же их хваленое гостеприимство? И где этот чертов Мишка, который приволок ее в этот бандитский притон?

— Послушай, я пришла с Михаилом в гости, — цеплялась за остатки разума Кристина, — Гурам — его друг и партнер. Думаю, им не понравится, как ты себя ведешь.

— Трахал я твоего Михаила в жопу, — осклабился ублюдок, рванул пояс джинсов, отлетевшая пуговица покатилась по блестящему паркету, — но это потом. А щас я отшкорю тебя.

— Заткни хавло, Сеня, — спокойно посоветовал свалившийся с неба Мишка, — и отвали от моей сестры.

— Пошел ты, — огрызнулся, не оборачиваясь траурный подонок.

— Ты не понял, сявка, — с силой крутанул его Михаил, — стань на колени перед ней и извинись. А потом ляг, стручок, и попроси меня о пощаде.

— Что-о-о?! — квадрат побагровел и выхватил из кармана нож.

Шалопаевская реакция оказалась мгновенной. Он тут же взмахнул правой рукой и опустил ее на чужую голову. Что-то хрустнуло, стукнулся о лакированную поверхность пола нож, по удивленному лицу побежала струйка крови, и парень рухнул.

— Мразь, — брезгливо сморщился «брат», взял со стола салфетку и тщательно вытер бронзовый башмак.

Глава 14

Тот день, вообще, скособочился. Сначала изменилось время встречи. Потом сорвался званый ужин. Одного из сановных гостей срочно вызвали на Старую площадь, у другого прихватило сердце, и баньку заменила больничная палата, а третий вдруг вспомнил о неотложных семейных делах, видать, оказалась кишка тонка ехать в одиночку. Осетр с поросенком выставляли спину и бока напрасно: их прелести никто не оценил. О дальнейшей судьбе Сениного тела можно было только гадать. Михаил в подробности не вдавался, талдычил одно и то же: «Этот козел напросился сам».

— Шестерке, сестренка, туза не побить, — просвещал Шалопаев в телефонную трубку, — кто не сечет этот мудрый закон на грешной земле, пусть отдыхает в небесах. Хотя наш приятель, скорее, жарится сейчас в преисподней, — довольно уточнил «законовед».

— Миш, он говорил о каких-то деньгах, которые, вроде, за меня заплатили.

— Что-о-о?! — взревел Михаил. — Ну сучара поганый! Почему ты мне сразу не сказала?

— Да разве все упомнишь?

— Если б я об этом знал, порезал гада на куски, — бушевал Мишка.

— А если Анатолий вдруг проболтается?

— Нет, — коротко отрезал щукинский кореш. — Забудь эту историю. Мужские дела — проблемы мужиков, не суй в них свой нос, — потом, видно, вспомнил, по чьей вине этот нос сунулся в дерьмо, и виновато добавил, — извини.

Извинить-то можно, да как забыть? До сих пор перед глазами злобный Михаил с бронзовым подарком, черный квадрат на паркете, внезапный Анатоль на пороге — ассорти из «Не ждали» и венценосного убийцы сына, почти, как встарь. Вот только бедный Репин никак не мог предположить, что и столетие спустя в мире будет такой же бардак.