Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом
Шрифт:
Конечно, его подстерегали. Полицейский офицер предъявил ему предписание об аресте. По улице шли какие-то люди, по виду мастеровой народ. Мелькнула мысль: позвать на помощь, о Седом, наверно, слыхали, авось и помогут. Но едва дернулся в сторону, как один из офицеров схватил его за лацкан куртки, а второй рывком выхватил револьвер из кобуры.
— Не ерепенься! Живым не уйдешь, — пригрозил он. Зиновия отвели в Сретенскую часть и посадили в одиночку.
Снова потянулись тюремные дни и ночи. С той лишь разницей, что кормили здесь еще хуже, чем в Таганке.
Зиновий с первого же дня заявил протест. Не подействовало. Даже и
— Чудак ты, братец, право чудак! — сказал служитель Зиновию, отказавшемуся от обеда. — На что располагаешь? Эту же похлебку в этой же миске на ужин тебе принесу. У нас строго. Приказано, чтобы никаких объедков не оставалось.
Зиновий упорно голодал. На четвертые сутки пришел врач.
— Вы только себе самому хуже делаете, — уговаривал он Зиновия. — Их, — он показал куда-то за спину, — не растрогаешь и не напугаешь. Что им до того, что вы умрете здесь от голода?
— Когда на воле узнают, что здесь уморили Седого, — сказал Зиновий сдержанно, но твердо, — всю вашу каталажку разнесут по кирпичику. И пристава сыщут, хоть бы на дне морском укрылся. Так ему и передайте,
Неизвестно, что именно передал врач приставу и передал ли что-нибудь вообще, только после семидневной голодовки Литвина отвезли в Бутырскую тюремную больницу. И, выдержав там две недели, поместили в Таганскую тюрьму.
На этот раз Зиновий даже не огорчился, что помещают в Таганку. Ходили слухи, что там против прежнего полегчало, разрешают читать, что туда даже проникает большевистская печать. И наконец, что в Таганскую тюрьму сейчас заключены несколько членов ЦК.
Слухи почти полностью подтвердились. Мятежное дыхание грозового девятьсот пятого года проникло и в душные тюремные казематы. И это не могло не сказаться на тюремных распорядках. Разрешено было передавать заключенным книги и газеты. В Таганке действительно находились видные деятели большевистской партии: Николай Бауман, которого в тюрьме все звали «дядя Коля», и Иосиф Дубровинский. И тот, и другой заочно знали Зиновия, и теперь, познакомившись с ним лично, взяли его под свою опеку, руководили его чтением. Именно здесь, в Таганке, осенью девятьсот пятого года Зиновий прочел ленинское «Что делать?». Много лет спустя, вспоминая эти дни, Зиновий Литвин-Седой писал, что Таганка стала для него настоящим университетом.
5
Семена, посеянные Седым и сотнями других большевистских агитаторов, падали на благодатную почву и дали обильные всходы. Как зазеленела нива, как начала колоситься, Зиновий не мог разглядеть из-за тюремных стен, но и в казематы Таганки доходили вести о том, что происходит в Москве.
Уже в июле из Московского комитета РСДРП Владимиру Ильичу Ленину было отправлено письмо: «Организация в Москве становится превосходна и делает громадные шаги вперед. Рабочие принимают самое активное участие в постановке дела, в организации массовок и тему подобном. Авторитет Московского комитета и РСДРП громаден среди сознательных рабочих».
Ленин оценил это сообщение как «крайне поучительный отчет одного из образцовых комитетов нашей партии».
Высокая ленинская оценка окрылила московских большевиков. Партийные агитаторы неустанно несли рабочим слова большевистской
19 сентября началась стачка московских печатников. К ним присоединились булочники, табачники, мебельщики, трамвайщики. Стачка набирала силу и превращалась в политическую. 24 сентября многолюдный митинг у Никитских ворот завершился стычкой с казаками. Один человек был убит, несколько ранены. И отступили рабочие лишь потому, что у них еще не было оружия. На следующий день митинг на Тверской улице превратился в сражение с полицией и войсками. Рабочие забаррикадировались и более двух часов выдерживали осаду.
Московский комитет выпустил специальную листовку. В ней рабочих и работниц Москвы призывали присоединиться к забастовке: «От спячки к стачке, от стачки к вооруженному восстанию, от восстания к победе — таков наш путь, путь рабочего класса!»
Стачечное движение повсеместно нарастало, и через несколько дней Московский комитет выпустил следующую листовку, которая была расклеена по всей Москве от центра до окраин:
«Товарищи, в Москве готовится всеобщая стачка. Эта стачка, может быть, сольет воедино все стачки России и соединит всех русских рабочих для решительного приступа на врагов. Готовьтесь к этой стачке, ждите ее и примыкайте к ней все, как только она начнется. Пусть она перейдет в могучее народное восстание, и пусть это восстание даст нам свободу.
Да здравствует всеобщая стачка!
Да здравствует всенародное восстание!»
26 сентября забастовали московские металлисты, в начале октября московские железнодорожники, а к середине месяца разразилась всеобщая стачка Железнодорожников, которая, по словам Ленина, «приостановила железнодорожное движение и самым решительным образом парализовала силу правительства».
10 октября Московский комитет созвал общегородскую партийную конференцию. На ней присутствовало около четырехсот представителей от районных социал-демократических организаций, партийных ячеек и от всех бастующих предприятий.
Конференция приняла решение объявить с 12 часов 11 октября общегородскую политическую забастовку под лозунгом: «Да здравствует всенародное восстание! Долой царское правительство!»
13 октября Владимир Ильич Ленин писал:
«Всероссийская политическая стачка охватила на этот раз действительно всю страну, объединив в геройском подъеме самого угнетенного и самого передового класса все народы проклятой «империи» Российской».
В ходе сентябрьской и октябрьской стачек зримо проявились два примечательных процесса, поднявших рабочее движение на новый, качественно более высокий уровень: массовое формирование рабочих боевых дружин и возникновение Советов рабочих депутатов.
Первые рабочие боевые дружины в Москве были созданы еще весной на заводе Гужона и в Замоскворечье. Во время осенних стачек дружины возникали повсеместно. Наиболее крупными, хорошо вооруженными и организованными были дружины мебельной фабрики Шмита, Прохоровской мануфактуры и завода Грачева на Пресне, трамвайного парка на Миусах, типографий Сытина и Куншерева, Брестских железнодорожных мастерских. Формированием и обучением боевых дружин руководила созданная еще летом Боевая организация при Московском комитете РСДРП.