Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом
Шрифт:
Прямо из тюрьмы Зиновий поспешил на Балканы, повидать и успокоить мать, которой давно не посылал вестей о себе. Шел смело, не таясь никого и не оглядываясь на каждом перекрестке. Шел и думал, какое же это великое счастье чувствовать себя свободным…
И с матерью повидались как-то особенно хорошо и легко. Она не упрекала его ни в чем, хотя сам он понимал, что заслуживал упрека. Она даже и вопросов почтя не задавала, довольствуясь тем, что он сам находил возможным рассказать ей.
Только когда уже собрался уходить, сказала ему:
— Пожалуйста, сынок, очень тебя прошу,
И в этот же первый свой день на воле пошел на митинг в Московский университет.
Студенты и молодые рабочие собрались в сквере возле памятника Ломоносову. Когда Зиновий вошел в университетский двор, на сооруженной наспех трибуне ораторствовал какой-то щуплый человек в длиннополом сюртуке, которого, как заметил Зиновий, плохо слушали.
Пока Зиновий протискивался ближе к трибуне, его окликнули. Зиновий оглянулся и увидел ткача Василия Осипова, того самого, который помогал ему летом организовывать митинги на Прохоровской мануфактуре.
— Товарищи! — закричал Василий Осипов, перекрывая голос оратора на трибуне. — Товарищи! Рядом со мной стоит большевик Седой, только что вырванный московскими рабочими из Таганской тюрьмы! В толпе раздались возгласы:
— На трибуну!
— Говори, Седой!
Зиновия подхватили под руки и подняли на трибуну.
— Товарищи! — воскликнул он и почувствовал, как голос наливается какою-то особенной, ранее ему неведомой силой. И слова сегодня сами рвутся из глубины сердца.
Митинг продолжался. Партийный оратор Седой призывал к борьбе за свободу, призывал к вооруженному восстанию.
О том, как развивались события в Москве после царского манифеста и как направлялся ход событий властями города, можно судить по «Дежурным дневникам» Московского градоначальства, которые велись с 25 сентября 1905 года по 12 января 1906-го.
В эти дневники дежурные чиновники канцелярии градоначальника заносили все сообщения, которые поступали по телефону, устно или телеграммами от полицмейстеров городских частей и приставов полицейских участков, а также все распоряжения, исходившие от градоначальства.
18 октября, 10 часов утра
«Градоначальник говорил по телефону с нач. штаба округа генералом Рауш фон Траубенбергом о том, чтобы войска, находящиеся в наряде, перешли бы на 1-ое положение, — т. е. подчинялись бы указаниям полиции, ввиду того что по случаю высоч. Манифеста могут быть патриотические манифестации и полиции легче разобраться и отличить манифестантов от демонстрантов».
18 октября, 11 часов утра
«Всем полицмейстерам и приставам срочная телеграмма: «В случаях проявления патриотических чувств в публичных местах не только не препятствовать, но и охранять патриотов от хулиганов. Зорко следить за уличным порядком, отличая манифестантов от демонстрантов. Градоначальник Медем».
Власти заботливо охраняли черносотенцев, направляя ход событий в нужное им русло.
Результатов не пришлось долго ждать.
18 октября, 3 часа 5 минут дня
«Приставом 2-го Басманного участка — по телефону, что на Немецкой улице ломовиком убит человек с красным флагом».
8
Утром 19
«Товарищи! 18 октября у Технического училища убит Николай Эрнестович Бауман, наш товарищ социал-демократ, талантливый и смелый партийный работник.
Мы — дети нужды и труда, мы — братья по духу и плоти, — все за одного, один за всех. Черная сотня, товарищи, — последняя опора правительства воров и убийц, черная сотня — это тупые, темные люди, звери, слепое орудие в руках наемных подстрекателей к убийствам… Пора смести с лица русской земли всю эту грязь и гадость, позорящие ее, пора нам взяться за оружие для решительного удара.
Готовьтесь к вооруженному восстанию, товарищи, и не давайте черной сотне безнаказанно вырывать борцов из рядов наших!»
День 19 октября запомнился Зиновию как нескончаемый митинг. Зиновий где пешком, где на трамвае, где на извозчике добирался с фабрики на фабрику, с завода на завод. Как и сотни других таких же пламенных большевиков.
Московский комитет призывал всех рабочих выйти на похороны злодейски убитого большевика. И рабочие откликнулись на призыв.
20 октября с самого утра словно могучие реки потекли по улицам Москвы. Отовсюду: из Хамовников и от Пресни, от Бутырской заставы и Марьиной Рощи, из Замоскворечья и от Рогожской заставы шли рабочие колонна, стекаясь в Лефортово, где в Актовом зале Технического училища в окружении красных знамен стоял гроб с телом Николая Баумана.
Градоначальнику Москвы барону Медему доложили о скоплении рабочих числом до шести тысяч человек возле Пресненской заставы.
Барон выслушал сообщение и распорядился о всех последующих также докладывать ему незамедлительно. Накануне вечером всем полицмейстерам и приставам была отправлена срочно-секретная телеграмма:
«Завтра, 20-го числа, по случаю похоронной процессия из Технического училища на кладбище никаких особых полицейских мер не принимать и войсковых частей не вызывать, т. к. участвующие в процессии обязуются сами поддерживать наружный порядок как туда, так и обратно. По мере движения процессии давать знать по телефону № 1. Градоначальник Медем».
Подчеркнутое миролюбие озадачило полицейских служак. Многие из них считали, что более удобного случая дать острастку вышедшим из повиновения рабочим не сыщешь.
Не удивились лишь полицмейстер 1-го отделения города Москвы и состоящий под его началом пристав Тверской части. С ними барон Медем имел доверительный разговор (поздно вечером, после того как срочно-секретная телеграмма была отправлена во все полицейские частя и участки).
— В телеграмме сказано: обязуются поддерживать порядок как туда, так и обратно. Туда, — он подчеркнул это слово, — порядок будет. Похороны все-таки, и пойдут единой колонной. Против такой массы людей какие-либо действия бессмысленны, ибо многие дружинники вооружены. А вот когда пойдут оттуда — дело иное. Пойдут уже не единой колонной, а несколькими, каждая в свой конец Москвы. Многие просто разойдутся, и такого скопления не будет. Вот тут и следует поучить.