Бару Корморан, предательница
Шрифт:
Амината ведь сказала: «Ты не вернешься домой».
В дверь постучали: сперва робко, а затем — настойчиво. Мер Ло, не иначе.
— Войдите! — крикнула Бару и из уважения к местным целомудренным нравам добавила: — Но я в ванной!
— Ваше превосходительство, правоблюститель Зате Ява ожидает вас в приемной.
Бару застонала.
— Что прикажете ей передать?
— Займи ее светской беседой на десять минут. Я скоро спущусь.
Погрузив голову в воду, Бару попробовала вытянуться в длину, но ванна была слишком мала.
В
Что, если Зате Ява явилась арестовать ее? Уволочь с собой и утопить, как Фаре Танифель? Но если она была заодно с мятежниками, то наверняка уберегла бы изменницу–счетовода…
Но в записке было сказано: «Она заявляет, что не в силах защитить меня».
Быть может, Зате Ява пожертвовала ею, дабы доказать собственную лояльность и обезопасить себя. Или Каттлсон сделал ей более выгодное предложение.
— Я бы хотела извиниться.
Правоблюститель Зате Ява смотрела на Бару через стол: в ее взгляде не было ни малейшего намека на приговор. Официальный взгляд, гордая осанка, затянутые в перчатки руки неподвижно лежат на столешнице. Бару, вряд ли выглядевшая прилично в кружевной сорочке без ворота, с расстегнутыми рукавами, едва удерживалась, чтобы не выбежать вон из комнаты.
Глаза Зате Явы, как она отметила еще при первой встрече в порту, были синими, как у таранокийской вороны. Бару не сомневалась, о прошлой ночи в таверне Яве известны все подробности.
— Извиниться? — переспросила Бару, чтобы выиграть время и успеть понять, что к чему. — За что?
— За человека, которому я велела следить за вами. И за его поведение по отношению к вашему секретарю.
Правоблюститель аккуратно поправила ворот своего платья: безупречность ее манер яснее ясного говорила: «Между нами возникло небольшое недоразумение, но я мигом все исправлю».
Значит, лесоруб–стахечи был послан ею. И записная книжка принадлежала ей. Она поняла, что Бару известны намерения ее человека, и признала временное поражение, пока игра не обернулась против нее самой.
«Берегись, счетовод Бару, — подумала Бару. — Зате — гораздо старше и опытнее тебя. Она знает толк в интригах и стравливании. Она использовала вторжение Маскарада, чтобы получить высокий пост для себя и целое княжество для брата. Берегись ее несгибаемости. Тебе ее не одолеть».
— Я еще молода, — сказала она вслух, — и я не местная. И конец двух моих предшественников был страшен. Если вы решили игнорировать мое аморальное поведение, вы проявляете излишнее милосердие. Однако это повредит интересам Имперской Республики в провинции Ордвинн, и вас же обвинят в преступной халатности. Отправляя соглядатая шпионить за мной, вы всего лишь выполняли свой долг блюстителя моральной гигиены в провинции.
На секунду Зате Ява с облегчением расслабилась, но миг этот был почти неуловим. Она владела собой безукоризненно.
— Вы столь прагматичны! А мы здесь тратим время на сплошные
— Я позабочусь о том, чтобы лесоруба освободили и вернули вам. Если вы доверили ему важное задание, должно быть, он очень полезен для вас.
— Благодарю вас.
И они стали улыбаться друг другу во взаимном уважении и восторге. Бару сосредоточилась па мыслях об Аминате и только о ней — самый проверенный способ сохранить искренность улыбки.
— Я слышала, вы начали ревизию, — вымолвила Зате. — Удалось ли вам обнаружить что–либо предосудительное? Боюсь, некоторые из северных княжеств ссужают деньгами икарийские культы. Отсфир до неприличия разбогател на торговле вдоль Инирейна, а его друг Лизаксу обожает регрессивную философию.
— Когда я обнаружу что–либо несообразное, тотчас явлюсь к вам в канцелярию требовать ордер. Обещаю.
— Прекрасно, — сказала Зате Ява, подавая Бару руку. — Пожалуй, мы с вами сработаемся. Прошу вас, не думайте дурного: все мои поступки движимы исключительно чувством долга перед Имперской Республикой.
— Безусловно. Доброго вам дня, ваше превосходительство.
Поцеловав ее пальцы, Бару не прекращала улыбаться, пока Мер Ло (оказывается, он стоял в коридоре) не распахнул перед правоблюстителем двери кабинета.
Когда Зате удалилась, секретарь подлетел к столу Бару.
— Если не подслушиваешь у замочной скважины, — заметила Бару, — то откуда тебе знать, что она уходит, до того, как она постучит в дверь?
Щеки Мер Ло вспыхнули румянцем, и секретарь потер свое горло, украшенное кольцом из синяков.
— Вы его отпустите? Вот так запросто? Вы даже не спросили, почему он…
— Он напал на тебя, когда ты брякнул ему, что ты — фалькрестский шпион, а значит — крайне опасен для крамольного заговора, в который замешана Зате Ява. — Скривившись, Бару хлопнула ладонью по столешнице (от громкого звука Мер Ло вздрогнул). — Молчать! Ты слышал, как прямолинейно она разыграла эту сцену? Насколько была откровенна? Она боится меня и потому пускает в ход одну лишь правду. И она права — ведь тогда мне нечего будет обратить против нее! Она знает, что Фалькрест мне благоволит — и я вот–вот нащупаю нечто, способное ей повредить! А эти два факта — прямая угроза для нее. Напавший на тебя человек нам совершенно ни к чему. Но его записная книжка… Понимаешь?
— Да. Он следил за вами и делал заметки.
— А письменная улика — это все. Если у Зате будет достоверное свидетельство в виде доноса о том, что меня видели входящей в бордель вместе с прекрасной женщиной… — Мер Ло вновь залился румянцем, свидетельствующим о множестве разных вещей. — В общем, я окажусь в одном шаге от ужасного и неотвратимого конца. В руках Зате — и судьи, и суды! Имея мотив и предлог, она легко уничтожит меня. Если она заодно с мятежниками, у нее есть мотив. А если бы она завладела и записной книжкой, то у нее был бы и предлог. Кстати, может ли она приказать ему сделать копию?