Бару Корморан, предательница
Шрифт:
Как легко и приятно и отвратительно сладко было использовать его! Она заполучила в свои руки бледного безвольного оракула, способного разумно и авторитетно высказаться обо всем, чего ее душе угодно, и ничего не требующего взамен! Кстати, похоже, что его нижняя челюсть слегка обмякла? А дыхание сделалось гладким и глубоким, словно от действия сильных успокоительных? Информируя Бару, он использует свои навыки, он служит ей и искренне наслаждается этим.
Можно ли назвать рабством такое состояние? Ведь он и впрямь счастлив…
Ощущение счастья вбито молотом в сплав самого его существа.
В глубине души
— А мой следующий ход? Что я, по твоему мнению, должна сделать, чтобы упрочить свои позиции?
— Заведите любовника, — ответил он без всякого вожделения и вообще без интереса. — Арест по обвинению в негигиеничном поведении — самое страшное оружие, которое можно использовать против вас. Если я скажу губернатору Каттлсону, что у вас есть любовник мужского пола, мои слова будут приняты как факт любым имперским судом. Зато, в свою очередь, я хотя бы немного огражу вас от подозрений.
В животе томительно заныло. Ощущение почти ничем не отличалось от того, которое Бару чувствовала, осознав свою власть над ним — сильное, но абсолютно непохожее на похоть. Наверное, именно это сразу побудило Бару отвергнуть его предложение: ее плоть протестовала, невзирая ни на невозмутимость меноры, ни на ее искренний и тошнотворный интерес к покорному Чистому Листу. А может, причина была действительно разумной и коренилась в беседах с Аминатой о флоте. Именно тогда в Бару зародилось упрямое, неподатливое чувство, что пользоваться телом как инструментом влияния — в любой, самой невинной форме — тоже подчинение или компромисс.
Почему ее должны наказывать за целомудрие? Отчего ее спальня значит больше, чем счетные книги и деньги?
Ответом был стоявший перед ней человек.
— Ступай, — буркнула она и внезапно окаменела от ужаса. А вдруг она разговаривает во сне — ведь тогда Чистый Лист услышит и запомнит все ее бормотание! — Ступай охранять лестницу внизу, пока я сплю. Вздохнуть! Ступай.
На следующее утро Бару сказала себе, что ей снился Тараноке. Ее родной остров заполонили механические люди — гениальные мужчины и женщины. Они создавали под руководством Бару прекрасные вещи и без боязни общались между собой. Во сне все побережье Пепельного моря было населено ими и сделалось безупречно практичным, как аккуратная счетная книга, и каждый был на своем месте, будто звезда в созвездии.
На Бару обманывала себя. То был вовсе не сон. И она опять погрузилась в раздумья с зачарованностью ребенка, который сковыривает струпья со ссадин и не может остановиться.
Бару уже не понимала, что она чувствует — боль или восторг.
День поединка приближался. Времени до того, как Каттлсон отрубит ей руку или сделает что–нибудь похуже — и тем самым прикует ее к постели на длительный период — оставалось совсем мало.
Что
И Бару начала действовать.
Под неотступным взглядом Чистого Листа она черкнула пару строк и передала свое послание Мер Ло. Ее записка была совершенного содержания: «Хотелось бы встретиться для обсуждения плана налогового периода».
Заге Ява явилась в тот же день.
Глава 14
Они пили кофе с крохотными пирожными, пропитанными финиковым сиропом, под наблюдением Чистого Листа и Мер Ло.
Человек–менора и секретарь представляли собой удивительное зрелище. Теперь они превратились в безмолвных стражей, приставленных к Бару властями. Парадоксально, но Бару могла им полностью доверять — в определенных узких границах.
Однако вскоре она выпорхнет из клетки.
Зате Ява с улыбкой разглядывала бледнолицего человека.
— Выдающийся экземпляр, не правда ли? Отменные качества. Губернатор так бахвалился им, а позже очищенный повторил мне все до последнего словечка! Он способен легко заменить моих протоколистов.
Поняв ее предостережение, Бару едва не поперхнулась пирожным. Она велела Мер Ло записывать их беседу, дабы убедиться, что Зате Ява понимает, сколь тщательно за ней наблюдают. Старая законница явно раскусила этот трюк.
— Будь у меня дюжина таких, я привела бы в порядок книги Су Олонори за неделю.
— Сомневаюсь, что в Ордвинне наберется дюжина очищенных. Их выращивают в Метадемосе в специальных замысловатых колыбелях из рычагов и звонков. Конечно, это только слухи. — Зате Ява сдержанно усмехнулась. — Не стоит мне их распространять.
— Но с некоторых пор мне доступны исключительно слухи, — произнесла Бару, кивая в сторону Чистого Листа.
Затем она многозначительно посмотрела на дверь и вздохнула: дескать, стража никогда не дремлет.
Глаза Зате Явы заблестели.
— Да! Что касается мер безопасности. Будь это формальный домашний арест, я могла бы отменить его немедля. Но, усмотрев в неустановленном злоумышленнике угрозу безопасности провинции, губернатор имеет право на военные действия в целях вашей защиты. Если он может оправдать ваше заточение временными мерами безопасности, я — в данный момент — бессильна.
То есть они с братом не видят причин выпускать Бару из башни. Поскольку уверены, что восстание обречено на поражение.
Бару должна переубедить их. Они поддержали Тайн Ху.
Надо попытаться что–то сделать.
Крутанув кофейную чашечку на блюдце, Бару непринужденно откинулась на спинку кресла и мысленно заорала Зате Яве в лицо: «Сейчас я вас озадачу!»
— Пустяки. У меня появилась прекрасная возможность сосредоточиться на планировании налогового периода.
— Как ответственно… и весьма похвально.
— Сборщики в нуги, кубышки начинают наполняться. В общем, я тоже задумалась о проблемах безопасности. Настали скудные времена: в такие годы народ мечтает о мятеже, а князья — о мошенничестве. А губернатор Каттлсон… — Она покосилась на менору. — Он очень озабочен! Он искренне хочет, чтобы Фалькрест остался доволен налоговым периодом. Парламент разочарован понесенными нами убытками. Они ожидают войны с Ориатийской федерацией, что дорого нам обойдется.