Бару Корморан, предательница
Шрифт:
— Какие полномочия дает мне это слово?
Если неожиданность ее права отдавать приказы изумила человека–ремору, внешне это не проявилось никак.
— Вы можете распоряжаться мной в рамках закона и установленных норм. Вы не можете отменять приказы губернатора Каттлсона. — Внезапно, будто брешь в парусе под сильным порывом ветра, его губы раздвинулись в подобии улыбки. — Вы можете разрешать или запрещать мне говорить.
Восхищенная и слегка напуганная, Бару присела на краешек кровати. Что же с ним сделали в Фалькресте, если подчиняется одному–единственному слову, как марионетка?
Так или иначе, но в Фалькресте вывели новую расу, покорную и всецело приспособленную для службы. Перед ней воочию предстало будущее Империи, и, конечно, Бару не сомневалась, что к этому приложил руку Кердин Фарьер со товарищи. Исихаст — значит, «тот, кто превращает тело в храм».
А что бы сделала она сама, будь в ее руках раса таких, как Чистый Лист? Какой справедливости она бы добивалась? На Бару накатила волна восхищения, которая тотчас сменилась отвращением к самой себе. Бару поморщилась.
Что еще скрывается в Фалькресте?..
Она попробовала выяснить, какие приказы человек–ремора получил от Каттлсона. После этого она принялась засыпать его вопросами об Исихасте, Вестнике и Страннике, подобралась к Императору на Безликом Троне и, наконец, осведомилась о секретах Имперской Республики.
Но на каждый из вопросов ремора сухо отвечал:
— Не подлежит разглашению согласно приказу вышестоящего командования.
Но он улыбнулся, упоминая о собственных ограничениях!
Бару сменила тактику.
— Я отменяю все ограничения на твою речь, мимику и жестикуляцию, кроме явно оговоренных вышестоящим командованием.
Ремора (мысленно Бару продолжала называть его так — из-за бледности или неприметных черт лица, а может, из–за змеиной манеры двигаться) благодарно склонил голову.
— Вы относитесь к высшему разряду имперских слуг в Ордвинне, — произнес ремора. — А я благодарен за предоставленную мне возможность служить не только губернатору Каттлсону, но и вам, пока это явно не противоречит моему долгу по отношению к губернатору.
Как же воспользоваться жутковатым орудием, чтобы выбраться из клетки? Посеянные ею семена — дополнение к налоговой форме, поединок и дальнейшие цели — отчаянно требовали полива.
— Выйди за меня на поединок, — приказала она.
— Я не могу.
Проклятие. Если это не сработало…
— Доставишь ли ты по назначению мои письма?
— Да.
— Прочтешь ли ты их и доложишь ли об их содержании губернатору Каттлсону?
— Да, — сказал ремора и широко улыбнулся.
Чуть поразмыслив над его неуклюжей гримасой, Бару поняла: отменив ограничения на жесты и мимику, она позволила ему выражать удовольствие или неудовольствие. Похоже, ремора — не такое и лояльное создание, как она предположила… Нет, она опять заблуждается. Он — рабское существо и ревностно подчиняется букве приказа. Предоставленный же собственной воле, он будет стремиться удовлетворить столько вышестоящих, сколько сможет.
Он
Однако Бару действительно предоставила реморе больше свободы повиновения — ведь теперь у него есть возможность слушаться не только Каттлсона, но и счетовода Империи.
А раз так, то Бару разговорит его!
— Тебя вывели и тренировали для умственной работы, — продолжала она, — верно?
— Во мне развивали все качества, необходимые для выполнения задачи.
— И ты предпочитаешь применять их, служа Маскараду?
— Имперской Республике, с вашего позволения, — вымолвил он и болезненно скривился — видимо, в его мозгу сработал условный рефлекс. — Я предпочитаю служить Имперской Республике с максимальным рвением. Я создан для того, чтобы защищать и повиноваться, но в мои обязанности входят и другие функции. Я способен давать советы и информировать.
— Дай мне оценку, — выпалила Бару, не сумев удержаться от возможности взглянуть на себя со стороны глазами умнейшего человека, напрочь лишенного собственного «я» и личного интереса. — Поведай мне обо мне самой — и тогда я тоже буду служить Империи наилучшим образом.
— Женщина с Зюйдварда. Будучи женщиной, вы имеете предрасположенность к абстрактному мышлению и работе с числами, но вас ослабляют склонность к сильным эмоциям и врожденный материнский инстинкт, смягчающий суждения.
Эту часть инкрастической доктрины Бару оставила без внимания.
— Будучи зюйдвардийкой, — добавил ремора, — вы имеете в крови факторы, способствовавшие успеху империи ту майя, но также унаследовали их расовую склонность к промискуитету и дикость, усугубленную негигиеничными брачными обычаями последних столетий.
Говоря это, ремора улыбался уже не столь неуклюже — теперь его физиономия выражала удовлетворение от применения своих талантов. Наблюдения и их анализ доставляли ему радость.
— Вы до известной степени одаренный математик, потенциальный полимат и перспективный савант имперского масштаба в дисциплинах управления. Ваша самоотверженность в работе и утилитарный характер немногих известных социальных связей указывают на такое похвальное качество, как прагматический инструментализм, но также допускают риск резко выраженной социопатии. Не исключен латентный трайбадизм, что может потребовать коррекционного лечения.
Его речь зачаровывала и немного злила — последнего хватило, чтобы злость выскользнула наружу окольным путем, в бессмысленном требовании:
— Тараноке. Называй мою родину «Тараноке».
— Я не могу.
Глупость с ее стороны. Нет причин тратить время на пустяки.
— Объясни, в чем я ошиблась. Почему моя власть ограничена?
— Ваша тактика эгоцентрична. Вы забыли, что вы — не единственный игрок за доской — и опыт значит не меньше, чем врожденный талант. Помимо прочего, окружающие стремятся расширить свое влияние и ограничить ваше. Ваша ошибка вызвана одним из фундаментальных изъянов человеческой психики: вы позволили себе счесть окружающих статичными и постижимыми механизмами, и лишь себя — действующей силой.