Базар житейской суеты. Часть 1
Шрифт:
Лишь-только сэръ Питтъ услышалъ эту громовую всть, изъ груди его вырвались такія неистовыя фразы, которыя даже не могутъ быть повторены въ этомъ джентльменскомъ роман, Миссъ Бриггсъ заткнула уши и опрометью бросиласъ къ себ наверхъ, оставивъ такимъ образомъ грязного старичину на произволъ бшеной злобы, затопившей его мозгъ. Разстанемся и мы съ нимъ.
Однажды, по возвращеніи на «Королевину усадьбу», онъ какъ бшеный вбжалъ въ комнату бывшей своей гувернантки, разбилъ ея зеркало, разгромилъ туалетъ, притопталъ ногой бумажную картонку, и разбросалъ по всему полу ея бумаги, платья и другія вещщы, оставшіяся посл нея. Нкоторыми изъ нихъ завладла миссъ Горроксъ, буфетчикова дочка. Пичужки сэра Питта употребили ея платьица для нкоторыхъ уморительныхъ
–
— Ну, а если, паче чаянія, старуха повихнется, сказалъ Родонъ Кроли своей молоденькой жен, когда они сидли вдвоемъ въ своей уютной хижин въ Бромптонскомъ квартал.
Ребекка все это утро пробовала свое новое фортепьяно. Перчатки пришлись какъ-нельзя лучше по ея миньятюрнымъ ручкамъ; новыя шали пристали къ ней чудесно; новыя кольца сверкали на ея пальчикахъ удивительнымъ блескомъ; французскіе часики тиликали превосходно подъ ея малиновымъ корсажемъ.
— Ну, а если, Бекки… а? вдь чемъ чортъ не шутитъ! что ты на это скажешь?
— Ничего; мой милый, я устрою твое счаетье, сказала юная Далила, обхватывая шею своего богатыря.
— Ты все можешь сдлать, ей-Богу, сказалъ онъ, цалуя ея маленькую ручку: подемъ-ко теперь въ гостинницу «Звзды», и закатимъ такой семибашенный обдъ, чтобы — знаешь? Ну, Бекки!
ГЛАВА XVII
Кептенъ Доббинъ купилъ фортепьяно
Бываютъ на базар житейской суеты такія чудныя выставки, гд сатира и элегія путешествуютъ вмст, рука объ руку, встрчая на каждомъ шагу поразительные контрасты смха и слезъ, гд вы, мой возлюбленный читатель, можете, если угодно, приходить въ трогательное умиленіе или хохотать до-упаду, не подвергаясь опасности обратить на себя вниманіе равнодушной толпы. Къ числу такихъ выставокъ принадлежатъ особенно т публичныя собранія, о которыхъ газета «Times» каждый день извщаетъ на своей послдней страниц, и которыми еще такъ недавно управлялъ съ превыспреннимъ достоинствомъ покойный мистеръ Джорджъ Робинсъ. Немногіе — да, я знаю — весьма немногіе изъ жителей Лондона не присутствовали на этихъ интересныхъ митингахъ, вызывающихъ на размышленіе каждую чувствительную душу. Были на нихъ и вы, мой читатель, и, вроятно, такъ же какъ я, думали иной разъ съ нервической дрожью, что вотъ, дескать, быть можетъ, дойдетъ очередь и до меня, когда неутомимый господинъ Moлотковъ, врный предписанной инструкціи, будетъ рекомендовать благородному соревнованію почтенной публики мою библіотеку, мебель, посуду, гардеробъ и отборную коллекцію отечественныхъ и заграничныхъ книгъ. Увы!
Вы не сыщете на цломъ рынк житейскихъ треволненій такого закоренлого эгоиста, который мотъ бы оставаться совершенно безчувственнымъ при взгляд на эту грязную сторону послднихъ почестей, воздаваемыхъ усошпему другу. Умеръ милордъ Лукуллъ, и бренные его останки покоятся въ могильномъ склеп: монументный художникъ вырзываетъ на памятник эпитафію съ правдивымъ исчисленіемъ добродтелей покойника и краснорчивымъ изображеніемъ скорби въ душ наслдника, владльца всхъ его сокровищъ. Какой гость за столомъ Лукулла можетъ теперь, безъ сердечнаго сокрушенія, проходить мимо этого знакомого дома! Вдь вотъ еще такъ недавно горли здсь цлыя сотни свчь, чуть ли не каждый день съ семи часовъ вечера парадныя двери отворялись настежь, и лишь-только начинали вы всходить по ступенямъ комфортэбльной лстницы, ливрейные лакеи звучно провозглашали ваше имя изъ одной комнаты въ другую до тхъ поръ, пока, наконецъ, не долетало оно до мраморного апартамента, гд веселый старичокъ Лукуллъ принималъ своихъ друзей.
И что это за общество собиралось въ дом милорда Лукулла! У него было несмтное множество друзей, и вс они имли, такъ сказать, кратчайшій доступъ къ его сердцу. Суровые и кислые за дверью, они были, однакожь, вс до одного чрезвычайно остроумны въ этомъ мст, и еслибъ видли вы, какъ любезничали здсь между собою многіе почтеннйшіе джентльмены, которые ненавидли другъ друга
— Думайте, что хотите, а я непремнно добуду, для собственнаго употребленія, дюжины дв бургундскаго изъ погребовъ этого туза, говоритъ синьйоръ Пинчеръ, одинъ изъ его траурныхъ друзей, закуривая сигару въ своемъ клуб. Вотъ мн ужь удалось пріобрсть изъ его вещей этотъ миньятюрчикъ — помните? портретъ любовницы знаменитого бандита, котораго сынокъ погибъ на вислиц!
Затмъ интересная бесда принимаетъ оживленный характеръ, и закадышные друзья длаютъ вычисленія, скоро ли сынъ покойного милорда промотаетъ свое наслдство.
Измнился чертогъ Лукулла. Весь фасадъ залпленъ объявленіями, гд колоссальными буквами рекомендуются вниманію публики вс статьи превосходной домашней мебели новйшаго фасона. Изъ оконъ верхняго этажа выставляются богатйшіе ковры, служившіе нкогда украшеніемъ кабинета и будуаровъ; дюжины носильщиковъ слоняются взадъ и впередъ по грязнымъ лстницамъ съ предложеніемъ своихъ услугъ; въ парадной зал толпятся и снуютъ грязные гости съ восточными физіономіями, подавая вамъ печатныя карточки, только-что оттиснутыя типографскими станками. Диллетанты и старухи нахлынули толпами въ комнаты верхняго этажа, гд они взапуски передергиваютъ постельныя занавсы, взбиваютъ перины и подушки, колотятъ матрацы, роются въ шкафахъ и комодахъ. Предпріимчивые молодые хозяева заглядываютъ въ зеркала и ощупываютъ гардины, желая удостовриться, точно ли все это пригодится для ихъ обзаведенія въ новомъ дом. И затмъ, какой-нибудь шалопай или мщанинъ на дворянств будетъ хвастать всю свою жизнь, что такая-то вещица досталась ему посл милорда Лукулла.
Между-тмъ, господинъ Молотковъ засдаетъ въ обденныхъ столахъ изъ красного дерева въ столовой нижняго этажа; въ его рук — малотокъ изъ слоновой кости, и онъ вооружонъ всми хитростями краснорчія, энтузіазма, логики, психологіи, отчаянія. Онъ взываетъ безъ умолка къ почтеннйшей публик, подсмиваясь иной разъ надъ неуклюжестью мистера Давида, надъ неповоротливостью толстой мистриссъ Моссъ. Онъ умоляетъ, повелваетъ, раздуваетъ страсти и горланитъ до тхъ поръ, пока молотокъ, представляющій приговоръ судьбы, не опускается внизъ, и вы не переходите къ слдующему жребію,
О, Лукуллъ, горемычный Лукуллъ! Кто бы, въ былыя времена, засдая за твоимъ роскошнымъ столомъ, нагружоннымъ массивными издліями благородныхъ металловъ — кто бы могъ подумать, что вс эти блюда, вилки и ножи подчинятся нкогда ревущей команд неугомоннаго аукціонера!
Аукціонъ продолжался уже давно. Превосходная гостинная мебель лучшихъ мастеровъ, рдкія заморскія вина, подобранныя съ отличнымъ вкусомъ знатока, полные и богатые приборы, столовые и чайные, были уже распроданы въ предшествующіе дни. Дюжаны три первосортныхъ бутылокъ купилъ, между-прочимъ, для своего хозяина, отличного знатока по этой части, буфетчикъ пріятеля нашего, Джона Осборна, извстнйшаго негоціанта и хлбосола на Россель-Сквер. Молодые маклера изъ Сити скупали нкоторыя статьи мсталлическихъ и фарфоровыхъ приборовъ, наиболе употребительныхъ въ хозяйств. Оставались для распродажи статьи низшаго калибра, и публика была теперь далеко не такъ многочисленна и фешонэбльна, какъ въ первые дни аукціона. Ораторъ на стол разсыпался, между прочимъ, въ похвалахъ картин, которую надлежало отрекомендовать внимательнымъ слушателямъ съ выгоднйшей стороны.
— Нумеръ триста-шестьдесятъ-девятый, проревлъ господинъ Молотковъ. Портретъ джентльмена на слон. Кто желаетъ пріобрсть джентльмена на слон? Подымите картину; Блауменъ, и пусть компанія разсмотритъ хорошенько этотъ нумеръ.
Блдный, долговязый мужчина, сидвшій на одномъ изъ столовъ съ задумчивымъ лицомъ, не могъ удержаться отъ улыбки, когда выставили на показъ драгоцнную картину.
— Блауменъ, поверните слона къ господину капитану, голосилъ мистеръ Молотковъ. Ну, сударь, что прикажете просить за слона?