Бедные, бедные взрослые дети

Гонкур Галина

– Менять? А что именно?

– Вот это вам и предстоит понять, что именно нужно менять. И против чего он у вас протестует.

Наташа почему-то почувствовала ужасную неловкость перед молодым мужчиной в белом халате. Будто обнаружив у нее эту «психосоматику», он узнал про нее что-то интимное. Хотя, наверное, то, что она недовольна своей жизнью и ее уверенный вид и поведение, победная улыбка, мягко говоря, немножко маска – это действительно очень интимное.

– Хорошо, доктор, спасибо. Я обязательно поговорю со своим организмом по душам, – закрыла не очень смешной шуткой тему Наташа.

Доктор удовлетворенно кивнул, пообещал отразить все свои рекомендации в эпикризе и покинул палату. Наверное, сюда только тактичных набирают,

прямо отдельно тестируют их на это дело, подумала Наташа, глядя на закрывающуюся за доктором дверь палаты. Он совершенно четко почувствовал ее смущение и не стал лезть глубже, чем это было необходимо, в душу Наташи.

Наташа отпила еще немного кофе и откликнулась на Олин вопрос:

– Ну, помню. И что?

– Сколько раз тебя в больнице Руслан навестил?

– Три.

Ни одного, на самом деле. Но фиг я тебе про это скажу!

– Наташ, ты пролежала в больнице 2 недели. В одной станции метро от его квартиры. Тебе не кажется, что он мог бы уделить тебе больше внимания?

Это она еще не знает, что дня через три после госпитализации, когда сбить ее 220x150 врачи не могли даже капельницами, Наташа получила от него смс: «Малыш, улетаю на фестиваль в Турцию. Море, солнце, фрукты. Обещаю пару раз нырнуть за тебя)) Целую, с надеждой на твое скорейшее выздоровление, твой Русик». Она, кстати, хранит эту смс-ку в архиве до сих пор. Не понятно зачем, но хранит.

– Оль, ну ладно тебе!

Надо постараться улыбнуться, но зло на подругу берет – аж скулы сводит.

– Я что, глубоко больная и лежачая там была? Просто легла чуть подлатать себя, ничего такого!

– Ничего такого? – и брови Оли взлетели вверх двумя крыльями. – Для тебя это «ничего такого»?

Красивая она все-таки, даже без косметики. Мужики головы сворачивают. Такое или при рождении выдается, или достигается большими деньгами и большими усилиями пластических хирургов. Но у Оли – первый вариант. И умная. И работник хороший. Ничем бог не обидел. Совсем близкой подругой ее, пожалуй, назвать трудно. Но у Наташи таких близких и нет. Как, впрочем, и вообще подруг – ей всегда было некомфортно подпускать людей слишком близко к себе. Оля – исключение. Ей она доверяет, знает, что не подведет. Ибо имеет в этом «не подведет» свою личную заинтересованность. Оля – она из таких трезвых и расчетливых девочек, которые понимают, что они не ледоколы, а врожденный второй номер. Находят себе правильный ледокол, встают в проложенный фарватер и по чистой воде – к победе, укрываясь за лидером от лишних бурь. Уж в чем-в чем, а в людях она, Наташа, разбирается отлично!

* * *

Язык не только до Киева доведет, но и до подмосковного Бабаевска. Наташа, пока ехала в поезде «Кишинев-Москва», очень волновалась как она до тетки доберется. Адрес то есть, но туда от московского Киевского вокзала еще надо как-то добраться. Неловко как-то подходить ко всем подряд москвичам с вопросом «как добраться до Бабаевска?». Мама перед отъездом сказала зайти в здание и найти окно, на котором написано «Справочная». Наташа сделала всё, как мама говорила, но окно было закрыто. Безо всяких объяснений, закрыто и все. Наташа простояла в уголке, рядом с этим окошком, полтора часа, и все безрезультатно, окошко так и не открылось. Ну, она хоть передохнула там: во-первых, почему то в поезде она очень нервничала, не спала почти. Во-вторых, по вокзалу находилась, пока окошко это нашла. А тут «Справочная» еще и так удобно расположена, в тихом закутке. Наташа облегченно сумки свои рядом поставила, села на них, к стене мраморной привалилась и даже вздремнула чуть-чуть.

Разбудила ее уборщица, которая бесцеремонно тыкала Наташе в ноги шваброй, с навернутой на нее вонючей тряпкой, и ворчала что-то про «шляются и шляются по помытому». Пора было уходить. Наташа кинула прощальный взгляд на по-прежнему закрытое окошко и пошла искать ответ на свой вопрос про Бабаевск куда глаза глядят.

Глаза, в общем

глядели в правильную сторону: Наташу почти сразу выловил милиционер и задал ей вопрос куда это она направляется. Наташа показала милиционеру свои документы, обратный билет и спела ему грустную песню приезжих про «сами мы не местные». Милиционер, по возрасту примерно как ее папа, к Наташе проникся, связался с кем-то по рации (такая громкая, шуршит, кряхтит – как ему удается там что-нибудь разбирать?) и сказал, что ехать надо Наташе на Белорусский вокзал, оттуда электричка на Бабаевск идет. И даже довел до входа в метро и всё подробно ей объяснил.

Метро Наташу, конечно же, заворожило своей красотой и величием. И она бы, может, даже и походила бы по туннелям и вестибюлям подольше, порассматривала бы фрески, рисунки и надписи. Но время уже перевалило за полдень, сколько ехать до Бабаевска и когда будет электричка – она не знала, а рисковать боялась. И, дав себе слово обязательно вернуться и всё-превсё подробно тут рассмотреть, Наташа поспешила наверх, к кассам.

И через два часа, из которых полтора – ожидание электрички в сторону Бабаевска, она уже выходила на нужной станции, радуясь, что она такая молодец и первую трудную задачку успешно решила. Из этого вполне можно сделать вывод, что и остальные уж как-нибудь одолеет. До улицы Октябрьской от перрона было рукой подать, как выяснилось. Она спросила дорогу у бабушки, торговавшей яблоками прямо около выхода с электричек (чудные они, москвичи! У них в Дубоссарах такими яблоками свиней кормят, это ж орехи, а не яблоки! А они тут дробь эту за деньги покупают, видела бы мама, вот они бы вместе посмеялись!), бабушка начала было объяснять дорогу, но потом ухватила за рукав клетчатой рубашки пробегавшего мимо мальчишку:

– Жор, а Жор! Ты домой?

– Домой, бабКать!

– Проводи вот девушку, ей в 17 дом, к Сумниным.

– Ага, бабКать!

И побежал дальше. Наташа еле успевала за ним. Сумки, которые в начале ее путешествия, казались ей небольшими и легкими, теперь изрядно оттягивали руки, спина болела, пот тек ручьями, некрасиво намочив ей виски.

Но идти оказалось недалеко. Мальчишка, который всю дорогу держался чуть впереди Наташи, махнул ей рукой на давно некрашеную калитку и умчался дальше по улице. Наташа осмотрела дом. Это был длинный старый одноэтажный особнячок на 6 окон, очевидно, что на двух хозяев: полдома, на 3 окна, было побелено, вторая половина, на которую и махнул рукой пацан, была обшита деревом, почти почерневшим от времени. Симметрично, по обеим сторонам дома, были расположены калитки, тоже разные – видно, что у каждого из домовладельцев было свое собственное представление о прекрасном и бюджет на красоту, соответственно.

Наташа, вдруг оробев, остановилась, глядя на жестяную табличку с номером «17» на калитке и не решалась войти. Оглядела забор рядом: таблички про «Осторожно, злая собака!» вроде нету, да и лая нет со двора. Она поднялась на цыпочки и заглянула во двор поверх невысокого забора.

Видно практически ничего не было: дорожка к дому внутри двора густо заросла каким то высоким кустарником, жасмином, что ли, не разобрать. Впереди виднелся угол дома, из-за него торчала крыша навеса чуть дальше. Видно было плохо, но, кажется, какое-то шевеление там было. Наташа прислушалась.

– Ну, и как же теперь?

– Да как-как. Никак, Эль. Он со своим кришнаизмом как с ума сошел. Уезжает на всю неделю в Москву и там торчит. Говорит, послушание у него такое – литературу их духовную на улицах около метро продавать. А деньги надо в кассу ашрама сдавать.

– Что такое ашрам?

– Да храмы их так называются.

– У них и храмы свои есть? Не видела таких.

– Ну, это не как у нас, у православных – прямо отдельные здания. У них по-другому. Они в квартирах молятся. Какая-нибудь квартира отводится под такой вот храм, который ашрамом называется, они там собираются и молятся. По сути, типа, молельная такая комната