Беглец
Шрифт:
– Ты, вероятно, задремал, пока я была в душе, – засмеялась Она. – Я вообще не понимаю, о чем ты сейчас говоришь. Тебе приснился сон? Погоди, я допью кофе и лягу, ты расскажешь мне эту сказку.
Семеныч смотрел на Нее, ища шутки, подвоха в Ее глазах. Но ничего подобного не заметил. Она привычным движением отхлебывала горячий кофе из чашки.
Поскольку стрелки на часах подползали к трем часам, уставший, измотанный разлукой мозг Семеныча подал спасительную мысль: «Может, и не было ничего…»
Он подхватил Ее на руки
«Устала… Спит всегда мало. Да и я с этой идиотской ссорой обидел Ее. Такая Она еще маленькая, беззащитная. Как я мог?! Не простила меня. Катеночек мой несчастный, горе мое».
Придвинул Ее к себе и укрыл одеялом.
– Я расскажу тебе сказку. Ты проснешься и поймешь, как сильно я люблю тебя. А глупость, которая никак не оставит нас – это временное явление. Но я прогоню ее. Я никогда больше не обижу тебя.
Она изо всех сил пыталась не выдать сейчас того, как больно Ей слышать его слова.
Когда Семеныч уснул, Она открыла глаза и, не шевелясь, долго смотрела на него сквозь рябь слез…
Утром – все тот же холод. Немного теплым оставался лишь секс, но он уже не принес той радости Семенычу. Это была не Она. Хотя и простынь под ними быстро увлажнилась и скомкалась, сползая с матраца, как обычно…
Она мысленно поблагодарила плотные шторы, не позволяющие заметить Ее опухшие глаза, в которых еще стояла застывшая соленая вода.
Она, душ, кофе. Ни улыбки, ни объятий – ничего. Семеныч чувствовал, что скоро закипит злостью. На вопросы Она отвечала холодно-приветливо, как постороннему человеку.
…Семеныча всегда поражала Ее странность: чем ближе Она подпускала к себе человека, тем жестче вела себя с ним, словно проверяя на прочность. И только чужие люди могли получать Ее улыбку, вежливость и заботу. И в данное утро он был для Нее чужим мужчиной, исходя из Ее радушно-спокойного поведения. Предложенное ему кофе в постель. Звонок предварительно установленного Ею будильника на телефоне. Никакого опоздания на работу.
– Может, увидимся сегодня вечером? Ты как? – Семеныч начал заводиться. Но ссориться вновь ему крайне не хотелось. И уходить от Нее он не был готов. Подсознательно хотелось растормошить Ее, сделать прежней. И еще одна ночь могла стать такой возможностью. Семеныч еще надеялся, что Она нарочно так себя ведет, мстя за те сообщения и недельную разлуку. Но с другой стороны «эта Она» никак не устраивала его.
– Отлично! Я смогу, – натягивая колготки, равнодушно сказала Она.
Семеныч недоверчиво посмотрел на нее. Ни радости, ни улыбки. «Как будто за деньги, – мелькнула
– Да я просто так спросил, не напрягайся.
– Я не напрягаюсь. С чего ты взял? – Она удивленно взглянула на Семеныча.
– Да так что-то, – Семеныч смешался: «А почему она соглашается? Судя по настроению, с которым она со мной разговаривает, особого желания не испытывает… Или испытывает, но не желание встретиться именно со мной, а желание встретиться с мужчиной. Неважно, с каким, но с мужчиной. С мужчиной для секса». Он задумчиво продолжил: – Знаешь, пожалуй, у меня сегодня может не получиться…
– Позвони, когда определишься, – Ее понимающий тон был предельно ровный.
«Что-то мне и определяться с тобой уже не хочется», – злость начинала клокотать, Семеныч замолчал.
Они спускались по лестнице. На втором этаже Ее мимолетный, но напряженный взгляд резанул по нему. Семенычу показалось, что на лестничном пролете второго этажа, где находилась стойка администрации, Она на доли секунды неуверенно замедлила шаг.
И он прошел мимо, не завернув на ресепшн и не сдав карточку от номера.
«Дрянь!» – Она почувствовала его проклятье спиной, улыбнулась и перепрыгнула через две ступеньки в конце лестницы на первом этаже у выхода, пренебрегая последней ступенькой. Их несговорчивым прощанием, когда Семеныч спускался ниже и целовал Ее, произнося самые заветные слова.
Вечер прошел абсолютно так же, как и предыдущий. Безэмоционально и прохладно. Семеныч, выходя из душа, заметил, что Она отскочила от шкафа, где лежала его сумка и торопливо закрыла дверцу.
– Ты чего? – спросил Семеныч.
– Ничего, телефон свой убрала.
Семеныч притянул Ее на постель:
– Поговорим?
– Помолчим! – рассмеялась Она, сдергивая с него одеяло.
– Ты какая-то другая.
– А такую ты меня не любишь? – и, не дав ему ответить, поцеловала его в губы. – Хочу сказку!
Семеныч не хотел Ее целовать, «такую».
– Я вчера тебе рассказывал, когда ты спала.
– А теперь расскажи, когда я еще не сплю, только не ту, где людей не было, я не люблю неправдашние сказки, – он с удивлением взглянул на Нее, но Она была серьезна. Семеныч больше не стал ничего спрашивать.
«Неужели, Она не помнит тех дней? Может, ничего не было: ни тех дней, ни любви, ни Ее?»
– Расскажи мне сказку, которая есть на самом деле, – продолжила Она, утыкаясь в подушку и покорно закрывая глаза.
Семеныча осенила догадка: «Она настолько чужая. А может Она никогда моей-то и не была? Что, если Она перестала притворяться? Ведь мне всегда не верилось в это Ее объяснение, типа: «ты такой красивый, такой любимый…». А зачем тогда притворялась раньше? А почему именно сейчас перестала?»