Беглый
Шрифт:
Но наше, с позволения сказать, «триумфальное» плавание продолжалось недолго. Амур — река не только могучая, но и коварная, с многочисленными песчаными мелями, скрытыми под водой перекатами и предательскими водоворотами. Не имея никакого опыта судовождения на таких больших и неповоротливых судах, мы с трудом удерживали джонку на курсе. И хотя осадка ее не превышала и трех футов, все же в середине дня почувствовали неприятный, скрежещущий звук под днищем. Мель! Наша джонка сильно дернулась, накренилась и, потеряв ход, прочно села на мель посреди широкой реки.
—
— Не каркай, Софрон, — оборвал я его. — Как сели, так и слезем. Где наша не пропадала! Сейчас нанайцы подгребут, небось, подсобят!
На наше счастье, нанайцы, сопровождавшие нас на своих легких и быстроходных оморочках, вскоре показались за поворотом реки и тут же пришли на помощь. Орокан и товарищи быстро оценили обстановку и, недолго думая, раздевшись донага, несмотря на довольно прохладную воду, полезли за борт. Общими усилиями, упираясь плечами в просмоленные борта, подталкивая и раскачивая нашу грузную посудину из стороны в сторону, им удалось через какое-то время, показавшееся вечностью, стащить нас с предательской мели. Мы снова медленно, но уже с большей осторожностью, поплыли вверх по течению, стараясь держаться подальше от берегов и подозрительных мест, где вода казалась слишком светлой.
Солнце уже высоко поднялось и клонилось к закату, когда мы, изрядно вымотанные и проголодавшиеся, снова услышали тот же знакомый, леденящий душу скрежет. На этот раз мы сели на мель еще основательнее, почти у самого российского берега, но в таком месте, где глубина была совсем небольшой. Нанайцы снова полезли в воду, но на этот раз джонка застряла так крепко, что их отчаянных усилий было явно недостаточно.
— Похоже, придется разгружаться, господа артельщики, — мрачно констатировал я, вытирая пот со лба. — Часть груза придется вынести на берег, тогда, может быть, и сойдем с этой проклятой мели. Другого выхода не вижу!
Это была тяжелая, изнурительная работа. Таскать на себе тяжелые, мокрые тюки с чаем и неподъемные рулоны ткани по скользкому, илистому дну, стоя по пояс, а то и по грудь в холодной, мутной воде, — удовольствие, прямо скажем, более чем сомнительное. Мы с Левицким, Софроном, Титом и другими нашими мужиками, а также нанайцами, работали не покладая рук, подбадривая друг друга шутками и крепкими словечками. Женщины, видя наши отчаянные мучения, тоже старались помочь, чем могли, хотя сил у них после пережитого было немного — они передавали нам с борта вещи.
И только когда на джонке остались лишь самые необходимые вещи и люди, нашими общими усилиями удалось сдвинуть ее с мертвой точки. Снова, уже в сгущающихся сумерках, погрузили на борт наш скарб и уже в полной темноте отчалили в поисках места для стоянки на ночь.
С утра отправились дальше в путь, и баржу, сидящую на мели, тоже видели, обойдя ее. Измученные до предела, с ног до головы мокрые, но очень довольные, мы наконец увидели после полудня знакомые очертания высокого берега, на
Глава 23
Когда наши лодки и трофейная джонка ткнулись в берег у стойбища, нас накрыла настоящая эмоций. На крутом берегу собрались все — от седых стариков до младенцев. Воздух взорвался криками — радостными возгласами тех, кто узнавал в измученных женщинах своих дочерей, жен и сестер, и горестными воплями тех, кто видел, что в лодках не хватает двоих молодых воинов. Часть же женщин из других стойбищ стояли растерянно, но и о них проявили заботу.
Плач, смех, объятия смешались в сплошной гул. Спасенных, шатающихся от слабости, тут же подхватывали под руки, укутывали в одеяла, уводили к очагам. Наши бойцы, измотанные до предела, молча выносили на берег тела павших товарищей, и скорбный плач их семей прорезал общую суету.
В центре этого хаоса ко мне подошел старый Анга. За его спиной стояли самые почтенные старейшины, в отличие от остальных, они не выражали ни радости, ни горя. Только тяжелая озабоченность читалась в их лицах.
— Курила-дахаи, — тихо, но настойчиво произнес вождь, перекрывая шум. — Пойдем к огню. Говолить будем.
Я кивнул, оставив Левицкого и Сафара наблюдать за разгрузкой, и последовал за стариками к большому костру, который уже успели развести на берегу. Мы встали в стороне от основной толпы, но крики и плач доносились до нас, служа мрачным фоном разговора.
— Ты велнул их, — начал Анга без предисловий, кивнув в сторону спасенных женщин. — Ты сделал. Мы запомнить это.
— Но какой плата? — подал голос другой старик, указывая дрожащей рукой на тела убитых юношей. — Наша радуемся живой, но наша оплакивает мертвый. А их будет многа. Многа-многа. Манса шибко-шибко воюй!
В отличие от Аанги, он неплохо говорил на русском.
— Ты разволошил осиный гнездо, — продолжил Анга, и в его голосе зазвучал застарелый страх. — Не плостят. Придут, всех убьют.
Я смотрел на них — на мудрых стариков, парализованных страхом. Я был измотан, но понимал, что именно сейчас решается все.
— Ваша смерть уже происходила, — ответил я жестко. — Она происходила тихо, каждый раз, когда джонка Тулишена или еще кого увозила ваших женщин. Вы платили дань страхом, и эта дань только росла. Я не начал войну, я лишь вытащил ее на свет. Да, возможно, они придут, а может, и нет. Но теперь у вас есть выбор, которого не было раньше. Вы можете снова спрятаться и ждать. Или можете сражаться.
— Сражаться? — горько усмехнулся один из стариков. — У нас луки и копья против их ружей.
— У вас есть мы, — твердо сказал я. — У моих людей — ружья, которые бьют без промаха. Мы разбили их один раз, разобьем и снова. Но мы будем сильнее, если будем действовать вместе. Ваши охотники — наши глаза в тайге. Вместе — мы сила. Порознь — мы легкая добыча. Выбор за вами.
Старейшины замолчали, переглядываясь. Наконец Анга поднял глаза. Страх в них еще был, но поверх него проступила холодная решимость.