Бегом к алтарю
Шрифт:
– А при ветре кажется еще холоднее, – с легкой дрожью отметила Дженни.
Рейф натянул на нее капюшон и завязал под подбородком тесемки, словно она была не старше его дочери. Но взгляд, которым он ее одарил, был неистовым и голодным.
Дженни потянулась было убрать упавшую на лицо прядь, но обнаружила, что ее руки запутались в длиннющих рукавах ветровки. С поразившей ее нежностью Рейф смахнул прядь, и его пальцы, скользнув по холодной от ветра щеке, оставили на коже Дженни горящий след.
Она, как зачарованная, на мгновение затаила дыхание. К реальности ее вернул по-детски
Я ведь даже не осмотрелась как следует, вдруг одернула себя Дженни, и она принялась исправлять оплошность с таким рвением, словно после прогулки их ожидал экзамен. Они забрались значительно выше тех мест, где еще росли деревья, и ничто здесь не смягчало сурового одиночества голых скал. А окружающие горы, наоборот, казались мягкими дымчато-голубыми волнами, тянувшимися за горизонт. Дженни виделся в их контуре изогнутый хребет Земли…
– Здесь, наверху, я всегда смотрю на вещи как бы со стороны, – тихонько прошептал Рейф. – И начинаю понимать, что, даже если ты его не видишь, тебя окружает огромный мир.
Внимание Дженни переключилось с впечатляющего пейзажа на не менее выразительные черты его лица. Оно казалось чуточку грустным, чуточку угрюмым – и бесконечно завораживающим. Отчего у него такой взгляд? В этом человеке столько неразгаданных глубин, но нужно быть сумасшедшей, чтобы думать, будто до них можно вот так запросто добраться. Он был… значителен – она не могла подобрать иного выражения. Как вулкан с клокочущей внутри раскаленной лавой.
Что же это – она опять грезит наяву. Пора бы сосредоточиться на чем-то более приземленном, молча выговаривала она себе. И тут же обнаружила, за что зацепиться – столбик с табличкой.
– А я оказалась права насчет того, что здесь ветрено. Именно на этой горе зарегистрирована самая большая сила ветра – двести тридцать одна миля в час. Мировой рекорд, – прочитала Дженни.
– Как это можно вычислять силу ветра? – с ленивой улыбкой возразил Рейф.
– Многое можно почувствовать, даже не видя воочию. – Например, то силовое поле, что я чувствую всякий раз, как приближаюсь к тебе, мысленно добавила Дженни. Оно абсолютно невидимо, но ощутимо, еще как ощутимо. – Более того, часто невидимое обладает огромной мощью.
– А мы на поезде покатаемся, папочка? Синди их снова прервала, чему Дженни была несказанно рада. Ей требовалось определенное время, чтобы оправиться от взгляда Рейфа с его магнетизмом.
– Нет, сейчас дорога не работает, – ответил дочери Рейф.
– Я и понятия не имела, что сюда проведена подвесная дорога, – заметила Дженни.
– Это первая подобная дорога в мире.
– И все еще действует? Поразительно. Да, теперь уж так не строят.
– В наше время мало что длится долго, – подтвердил Рейф, и скорбь в его взгляде была как черная туча, заслонившая солнце. Наверное, он вспомнил о своей жене, о том, что их счастье длилось недолго, подумала Дженни. И вдруг размечталась: а каково это – когда тебя так сильно любят?
В смятении от собственных мыслей, Дженни поспешила к длинной деревянной лестнице, ведущей вниз, к парковочному пятачку. Она так и не поняла, почему – может, из-за высоты, а может, из-за голода (она сегодня не позавтракала), –
Поймав ее руку, Рейф воскликнул:
– Тпру-у! Поосторожнее! – Благодарная за поддержку, Дженни на миг прильнула к нему. – Не хватало еще, чтобы ты упала. Сначала твое расшатанное заднее крыльцо, теперь вот эта лестница. – Он укоризненно покачал головой. – Когда дело касается ступенек, ты становишься просто опасной.
Таков ее жизненный жребий, мрачно отметила про себя Дженни. Другие женщины – сирены. А в ней мужчины видят… опасность. Она не принадлежала к тому типу женщин, которые возбуждают мужчин, в лучшем случае ее воспринимали просто как «соседку» – ей так и говорили… все говорили. От ее дантиста до последнего приятеля.
Да уж, она не из тех, кто кружит мужчинам голову. Значит, нужно искать другую причину для явных попыток Рейфа ее очаровать. Наверняка все дело в участке. И то внимание, которым ее окружил Рейф, – это лишь его способ заставить ее увлечься им. А тогда она, думает Рейф, согласится на продажу земли… Так что с ее стороны будет мудро не упасть в его объятия.
Вновь обретя равновесие, она легко отстранилась от Рейфа.
– Я не успела позавтракать, вот голова и закружилась. Где мы будем есть, прямо тут, наверху? – прозаически поинтересовалась она.
– Нет, я имел в виду местечко поудобнее. Дженни не слишком понравился его ответ, но, подумала она, Рейф вряд ли позволит себе что-то в присутствии такого соглядатая, как его пятилетняя дочь. И Дженни очень порадовалась этому обстоятельству. Местечко поудобнее, упомянутое Рейфом, оказалось полянкой под деревьями в стороне от шоссе, ведущего обратно к дому. Землю устилал покров из желтых и буроватых листьев, поверх которого Рейф развернул старый плед. Осень была любимым временем года Дженни. Разноцветье пейзажей матери-природы она воспринимала скорее как знак начала, а не конца.
Рейф с Синди, усевшись рядышком, склонились над большой плетеной корзиной, и Дженни была очарована представшей ее глазам сценой. У нее сжалось сердце от сладкой боли, как бывало всякий раз, когда она видела отца с маленькой дочерью. Дженни прослушала немало психологических курсов, прочла немало книжек из разряда тех, которые называются «Помоги себе сам», и поняла, что эта боль рождена потерей отца, что именно такой близости с отцом не хватало в детстве и юности ей самой.
Ее дед был сухим и довольно грубым человеком, он никогда не сажал ее на колени, не обнимал, не играл с нею. Он не принадлежал к любящему типу дедушек.
Не приходилось сомневаться, что Рейф обожает Синди. Это чувство читалось в его взгляде, когда он смотрел на дочь. В его глазах светились любовь и гордость. И мягкий юмор.
Ему нравилось, Дженни видела, быть отцом.
– Ой, папочка, ты только посмотри. Хьюго положил этот вонючий сыр! – Синди сморщила от отвращения носик.
– Хьюго – это мой шеф-повар, – объяснил Рейф для Дженни. – Он считает любую трапезу незавершенной, если в ней недостает блюд французской кухни. Даже на пикнике нельзя обойтись без сыра бри, французского хлеба и вина. А по мне, так хватило бы сэндвичей с ростбифом и пива.