Бегом на шпильках

Макстед Анна

— Отличная новость, но, я надеюсь, дорогая, ты все-таки будешь брать с Энди по нынешним расценкам, правда? — с беспокойством спрашивает мама. — Я знаю, он вроде как друг, но сейчас, когда ты без работы, тебе понадобятся деньги. Я даже не знаю, сколько нынче берут за двухместную комнату в престижном районе Лондона. Пятьдесят фунтов в месяц? Или все шестьдесят?

— Что-то вроде того, — говорю я, чувствуя, как опускаются руки. — Удачно все получилось, правда? По крайней мере, одна проблема решена, да?

— Шестьдесят фунтов!

Одним беспокойством меньше. К тому же хорошо, когда в доме есть мужчина: квартирные воры теперь дважды подумают. А что до новой работы, Натали, — для меня это как обухом по голове. Что ты умеешь делать? Вот это заботит меня сейчас больше всего на свете.

Меня лично гораздо больше заботит, что полярные льды могут растаять и затопить всю планету, но я все же согласна, что перспектива провести остаток дней перед телевизором — проблема в не меньшей степени серьезная.

— Я думала, может…

— У нас тут все вакансии, к сожалению, заняты, так что я поговорила с моей коллегой, Сьюзан, и, на наше счастье, ее муж Мартин — владелец химчистки, ну, ты знаешь Мартина, такой веселый здоровяк, в местных кругах известный как «трепач», так вот он как раз ищет себе помощника, чтобы поставить за кассу. Не ахти какая, но все же вполне ответственная работа, и есть возможность карьерного роста. Сама химчистка — в Боремвуде, так что ездить недалеко, и ты могла бы начать уже со следующей недели. Знаю, дорогая моя, знаю, это не идеальный вариант, но нищим выбирать не приходится, да и вдруг тебе понравится?

У меня просто нет слов. Чувствую себя страшно униженной, словно кошка, которой повязали красный бантик. Живо представляю, как весь остаток жизни роюсь в чужом грязном белье. Мой вечный «День сурка»: вымученная улыбка, палец на кнопке, пафосная фраза: «С вас двадцать четыре фунта и пятьдесят пенсов, пожалуйста». Монотонная работа на окраине какого-то Скучингвуда, под буравящим присмотром Мартина-Трепача (старого пердуна, профессионально вгоняющего людей в смертную тоску).

— Мама, — пищу я в ответ. — Все это, конечно, очень здорово, но…

И тут же замолкаю, парализованная воспоминанием о том, как в последний раз была в химчистке. Какая-то тетка с тонкими губами толкнула меня тогда локтем в бок, презрительно фыркнув: «Видите тот малиновый брючный костюм из велюра? Это костюм моей золовки. Она ходит сюда раз в неделю. Будьте уверены, уж она-то может себе это позволить». И как бы мне ни хотелось стать идеальной дочкой, я все же не настолько праведница, чтобы приносить себя в жертву химчисточной империи Мартина Пипкина. Вот только как бы мне сообщить об этом маме?

— Мам, — щебечущим голоском восклицаю я. На меня вдруг снисходит вдохновение. — Это восхитительная идея. Если бы не одно обстоятельство.

— Какое еще обстоятельство? — Ее голос чуть надтреснут, и в нем явственно прослушиваются нотки обиды.

— Кассирша

из боремвудской химчистки! Да меня же поднимут на смех все потенциальные женихи: отсюда и до самого Рейкьявика! После такого ни один уважающий себя дипломированный сноб даже не подумает пригласить меня на свидание!

Убийственная пауза.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — наконец говорит мама. — Я позвоню Тони. Может, он что-нибудь подыщет.

Ага, если только я первая ему не позвоню. Нажимаю кнопку ускоренного набора и думаю, что бы такое ему предложить. Наш Тони сродни любой знаменитости. В смысле, его нельзя тревожить по пустякам. Он сразу захочет знать, какая лично ему от всего этого выгода и какую цену ты готова заплатить. Я не могу предложить ему никаких супермаркетов (хотя, если буду вести неправильную игру, то, возможно, у меня вскоре появится доступ к химчисточному бизнесу), но зато у меня имеется — пусть и временный — доступ к Мел. Как бы там ни было, прошла уже неделя, как Тони оттолкнул меня от себя, и к настоящему моменту он, по идее, должен бы остыть. Тони может сколько угодно орать, сыпать угрозами, запугивать, но стоит вам отползти в угол, оставляя за собой тянущийся кровавый след, и начать зализывать раны, как его сердце смягчается, и он готов вас простить.

— Не могли бы вы передать ему, — умоляю я секретаршу, — что речь идет о жизни и смерти?

— Ну, удиви меня, — говорит Тони. И громко зевает, для пущего эффекта.

— Вот, — начинаю я, облегченно вздыхая: удостоилась-таки королевского помилования (подразумевается, что мне не оторвали голову). — Есть хорошая новость: ты нравишься Мел. Но ей… э-э, не нравится, когда все идет слишком просто, так что на твоем месте я бы пока не предпринимала никаких действий… э-э, конкретно ко Дню святого Валентина.

— В смысле, она откажется от уикэнда в Париже?

Я ошеломлена.

Максимум, чем мой брат когда-либо одаривал девушек на День святого Валентина, — так это пинком под зад.

— Я хотела сказать, что на твоем месте я бы не предпринимала никаких действий конкретно ко Дню святого Валентина, разве что пригласила бы ее провести уикэнд в Париже.

— Я так и думал.

— А теперь — новость плохая, — верещу я, пока он не успел повесить трубку. — Меня все-таки уволили, и мама хочет, чтобы я пошла кассиршей в химчистку в Боремвуде!

Услаждаю его урезанной версией моей запутанной истории (время — деньги). Тони даже присвистывает.

— Киска, — говорит он тихим голосом. — Один вопрос. Мы швыряемся в маму картофельным пюре; мы треплем языком про то, что вообще-то не нашего ума дело; нас пинком под зад вышвыривают с фабрики балетных пачек; мы крутим романы с менеджерами сомнительных дворовых команд. Мы — тихий омут, в котором черти нынче зажигают рок-н-ролл. А с башней у нас там как — все в порядке?

Даю колкостям время осесть.