Бегом на шпильках

Макстед Анна

Крис прикуривает сигарету, изумленно наблюдая за тем, как я пулей вылетаю из постели и лихорадочно напяливаю одежду. Убираю волосы в задиристый хвостик; несколько раз шлепаю себя по щекам, чтобы уничтожить все следы занятия «для взрослых», и тщательно стираю грех с губ.

— Как я выгляжу? — спрашиваю я.

— Как после траха, — отвечает Крис с самодовольной улыбкой.

В дверь пронзительно звонят.

— Секундочку! Я уже кончаю! — кричу я.

— Опять? — ухмыляется Крис.

Широко улыбаясь в ответ, несусь в ванную, выдавливаю

каплю зубной пасты прямо в рот и скачу к двери. Мой новый постоялец встречает меня в джинсах и футболке, сжимая в руке пакет с соединительными шнурами.

— Привет! — громко говорю я, заливаясь краской. — Извини, я приводила себя в порядок.

Энди улыбается сквозь зубы: он явно не любит, когда его заставляют ждать.

— Надеюсь, не для меня, — говорит он.

— Частично, — отвечаю я, и его улыбка становится немного теплее.

Он напряженно смотрит через мое плечо, и я поворачиваюсь кругом. Крис шлепает в нашу сторону: босиком, волосы взъерошены. Внутренне испускаю тяжелый вздох. С тем же успехом он мог выкатиться в чем мать родила и с надписью на лбу: «Только что потрахался».

— Мм, это Крис, вы ведь уже знакомы, не так ли? — блею я овцой.

— Ага, — говорит Энди, и я чувствую, как в воздухе повисает невысказанное: «Дрочила хренов».

Они сейчас напоминают двух уличных котов, — хвосты трубой, — и я вздыхаю с облегчением, заметив Бабс, поднимающуюся по лестнице через ступеньку.

— Какой позор! — громко объявляет она. — Мы загрязняем Примроуз-Хилл дешевыми моторами, — там, снаружи, сейчас как на рынке подержанных машин!

— Бабс, — восклицаю я. — И, ой! Саймон. Привет, заходите. Крис, смотри, Саймон пришел!

Крис прячет когти, жесткое выражение лица Энди смягчается.

— Как мило, — благодарно хриплю я (а то уже боялась, что они вот-вот спустят штаны и начнут мериться пенисами: у кого больше). — Энди, пойдем, я покажу тебе твою комнату, и ты сможешь, мм, пристроить там свой пакет со шнурами.

Бабс переводит взгляд на брата и начинает смеяться.

— У тебя тогда тоже был пакет со шнурами, помнишь, Сай? — поддразнивает она.

Саймон — воплощение колониального шика: тонкая льняная рубашка и хлопчатобумажные брюки — подставляет щеку для поцелуя со словами:

— У каждого мужчины старше двенадцати лет должен быть свой пакет со шнурами, пчелка. Таков ритуал.

На что Энди замечает:

— А у меня даже два пакета. О чем это говорит?

Саймон разражается глубоким, баритональным смехом, вероятно, позаимствованным у своего отца:

— Даже подумать страшно.

Дурак напыщенный. Бросаю нервный взгляд на Энди и, не успев как следует подумать, выпаливаю:

— О том, что у тебя аппаратура лучше?

Шутка получается с прозрачным намеком, и какое-то время я даже не дышу, словно вакуум во рту способен втянуть ее обратно, но все смотрят на меня и смеются. Все, кроме Саймона и Криса. Я улыбаюсь Энди. Почему-то, когда он рядом, ужасно трудно на него обижаться. Одной моей половине хочется подразнить его, выставив

напоказ наши отношения с Крисом: наказать за с такой легкостью забытый проступок юности. Когда он в прошлый раз пошутил насчет поцелуя, я почувствовала, как моя скверная половина возжелала мести. Но вот он здесь, передо мной, сжимает в руках свой пакет со шнурами, — и я чувствую, как злоба тает на глазах. Смех преображает его лицо. Мне хочется подольше понаблюдать за ним, но Крис изображает «снежную королеву», так что я не осмеливаюсь.

— Так ты покажешь мне мое жилище, Натали? — спрашивает Энди игриво, специально, как мне кажется, чтобы поиздеваться над Крисом.

Сомнений нет — это ненависть с первого взгляда. И еще, мне не терпится спросить у Бабс: какая кошка пробежала между ее братом и Саймоном? Я-то думала, они закадычные приятели, а тут, гляди-ка: еще чуть-чуть — и вцепятся друг другу в глотку.

— Ой, конечно, — говорю я, а сама думаю, что, похоже, пронесла бензин со спичками на бумажную фабрику.

— А я пока приготовлю чай, да? — предлагает Бабс.

Саймон что-то бурчит в ответ, а затем с недовольным видом тащится в гостиную и с размаху плюхается на мой замшевый диванчик. Ох, как бы я сейчас возмутилась! Но белый лен и бежевый хлопок так удачно гармонируют с цветовой гаммой комнаты. Крис — нос задран, полная дисгармония — следует за ним.

Устало награждаю Энди вымученной улыбкой и говорю:

— Пожалуйте на экскурсию.

Он спешит за мной по коридору, — тяжелые башмаки глухо топочут по крашеным половицам, — со словами:

— Твоя квартира — хоть сейчас на выставку! Ты снимаешь ее?

Горделивая улыбка тут же спадает с моего лица, и я отрезаю:

— Нет!

Осознав свою ошибку, Энди поспешно добавляет:

— После нескольких месяцев плюша с ситцем здесь просто удивительно. Тут такой, как бы это сказать, минимализм семидесятых, что, наверное, надо бы оставить второй пакет со шнурами в багажнике. М-да, я сюда явно не вписываюсь. Одному богу известно, как ты уживалась с Бабс. Нет, правда, эта женщина — сама пожароопасность!

«Неплохой ход», — думаю я, награждая его улыбкой. Энди отвечает тем же. У него ровные зубы, мощная челюсть, чуть раскосые зеленые глаза. Нос очень прямой, за исключением едва заметной горбинки посередине; волосы — темно-русые. Я смотрю на его открытое, приветливое лицо и думаю: с пакетом или без, но ты всегда будешь выглядеть так, словно только что вернулся из путешествия по Индии.

— У меня что — зубы в помаде? — интересуется Энди.

— Ой! Нет. Нет, я, э-э, просто думала, насколько вы с Бабс все-таки разные.

Энди поднимает бровь.

— Так и есть.

— Твоя комната, — громко объявляю я.

— Хрустальный шар! Прямо как в «Остине Пауэрсе». Просто блеск. Классная комнатка! Обожаю большие окна.

Он вприпрыжку бежит к окну и широко распахивает его.

— Мы должны это отметить! — громко кричит он. — Ужин на Примроуз-Хилл! В гамбургерной! Я угощаю!