Бегущий по лезвию бритвы
Шрифт:
— Да, да, конечно, я слышал об этом. Хлеб и вино, которые...
— Отведав Кэн-Ди, вы переноситесь в иной мир. Однако названный мир на деле является слабым подобием этого грубого мира, в котором мы сейчас находимся. Если же мы говорим о причастии...
— Вы меня простите, мисс Готорн,— перебил ее Барни,— но я, честно говоря, не верю в пресуществление. Для меня это слишком уж мудрено.— «Слишком многое приходится принимать на веру»,— добавил он уже про себя. В чем Энн действительно была права, так это в том, что на Марсе ему так или иначе придется столкнуться с религиозными
— Вы что, собираетесь попробовать Кэн-Ди? — спросила его Энн.
— Вы попали в точку.
— Как странно... Люди склонны верить тому, чего в действительности нет, отвергая при этом вещи совершенно очевидные! — Энн нахмурилась.— Должна предупредить вас, что эта так называемая Истинная Земля, по сути дела, является обманом чувств, и не более того!
— Я не хочу с вами спорить,— ответил ей Барни,— Тем более что метафизика меня нисколько не интересует.
— Но ведь галлюцинации ничем не отличаются от обычных снов!
— Здесь вы ошибаетесь,— возразил Барни.— Они куда ярче! Ярче и чище! — Он хотел было сравнить процесс приема наркотика с причастием,но тут же понял, что этого делать не стоит,— Кэн-Ди принимается обычно целой группой, при этом коллективными становятся и переживания. Так что это далеко не сон, мисс Готорн! Реальность сна абсолютно субъективна, именно поэтому мы и относимся к ней как к иллюзии. Крошка Пэт, в свою очередь...
— Хотелось бы мне узнать, что думают по этому поводу люди, занимающиеся производством Пэт-комплектов! — фыркнула Энн.
— Я могу ответить и за них. Для них это самый обычный бизнес. Люди, занимающиеся производством вина и просвирок, вряд ли испытывают...
— Давайте не будем об этом! — перебила его Энн.— Лучше договоримся о следующем. Я вижу, все ваши надежды так или иначе связаны с Кэн-Ди. В любом случае вы поступите так, как вам заблагорассудится. Я не пытаюсь ограничить вашу свободу. Но пообещайте мне, что вы креститесь и примете причастие в Неоамериканской Христианской Церкви! Вы можете вступить и в другую церковь — я говорю о Первохристианской Всеевропейской Церкви, которая, конечно же, тоже совершает таинства. Единожды поучаствовав в причастии...
— Делать мне больше нечего! — оборвал ее Барни.— Я буду принимать Кэн-Ди или, на худой случай, Чу-Зи. Вот и вся моя вера. Ты склонна верить тому, что идет от века, я же предпочитаю старому новое. И чем новей, тем лучше.
— Если уж быть до конца откровенной, мистер Майерсон,— нахмурилась мисс Готорн,— то основная причина, побудившая меня сокрыть результаты медицинских обследований, состоит в том, что я собираюсь заняться миссионерской деятельностью. Я хочу вернуть в лоно церкви души заблудших, хочу отвлечь их от иллюзорных ценностей, вызванных к жизни Кэн-Ди, и склонить к исполнению церковных заповедей.— Она одарила Барни такой нежной улыбкой, что он не мог не улыбнуться в ответ.— Вы считаете меня глупой? Я могу сказать вам еще одну важную вещь: я нисколько не сомневаюсь, что тяга людей к Кэн-Ди связана с тем, что некогда они лишились благодати, даруемой церковью, остающейся...
—
«И меня в том числе,— добавил он про себя.— У меня проблем и без того предостаточно. Только религиозного фанатизма и не хватает».
Впрочем, на фанатика Энн нисколько не походила, скорее наоборот — в ней было что-то на удивление мягкое и привлекательное. И в лице, и в манерах, и в речи. Барни был заметно удивлен этим обстоятельством. Удивляло его и то, что всему этому Энн научилась не где-нибудь в колониях, но именно на Терре, где люди могли думать о чем угодно, но только не о вере.
Феномен этот невозможно было объяснить ни Кэн-Ди, ни коллективными трансами. Вероятно, вера таких людей, как Энн Готорн, каким-то неведомым образом связана со всепроникающим ощущением приближающегося конца света. Страх перед будущим заставлял их искать утешение в религии. Бренности и бессмысленности своего нынешнего существования эти люди противопоставляли жизнь вечную...
«Что касается меня самого,— с грустью размышлял он,— то я, Барни Майерсон, бывший сотрудник компании “Пэт-Ком-плект”, до недавнего времени проживавший в невероятно престижном доме номер тридцать три, уже умер. Меня больше нет... И все же...»
Все же нечто возродилось вновь. Нравится мне это или нет.
— Жизнь марсианских колонистов вряд ли похожа на жизнь терранцев,— проговорил Барни.— Кто знает, возможно, попав туда, я...— Фразы он не закончил. Не хотелось подводить мысль к тому, что его отношение к церкви со временем могло измениться.
— Вы уж договаривайте до конца, мистер Майерсон, — улыбнулась Энн.
— Давайте поговорим об этом как-нибудь в другой раз,— предложил Барни.— Сначала я должен там пожить. И я, и вы. Мы начнем совершенно новую жизнь. Разумеется, если можно назвать жизнью жалкое существование колонистов.— Слова эти он произнес с такой тоскою в голосе, что ему даже стало стыдно.
— Вот и прекрасно,— невозмутимо ответила Энн Готорн.— Тогда и поговорим.
Наступила долгожданная тишина. Барни стал просматривать свежий выпуск газеты, соседка погрузилась в чтение книги. Барни склонил голову набок и посмотрел на обложку. Это был знаменитый опус Эрика Ледермана «Беспутный пилигрим», посвященный жизни колонистов. Книгу давно запретила ООН, и потому достать ее весьма непросто, тем более она стоила бешеных денег. Читать литературу такого рода на борту корабля, принадлежащего ООН, мог только по-настоящему отважный человек. Барни почувствовал невольное уважение к своей соседке.
Он еще раз взглянул на нее и тут же решил, что Энн Готорн — самая привлекательная и обаятельная из всех виденных им доселе женщин. Пусть она излишне худа, пусть на лице нет и следа косметики, пускай одета по меньшей мере странно. Впрочем, одежда сейчас ничего не значила. В конце концов, и он, и она летели навстречу неведомой новой жизни... Интересно, удастся ли им встретиться на Марсе?
Барни очень надеялся на это. Ему хотелось поскорее вкусить Кэн-Ди не с кем-нибудь, но именно с Энн. Намерения при этом он имел вполне определенные.