Белая Русь(Роман)
Шрифт:
— Отпиши Золотаренко, что не бывать тому.
Поклонский подумал.
— Затевать ссору сейчас с черкасами не время. Царь их под свою руку взял. Так писать надо, чтоб и не по его воле было, и чтоб не обидеть. Золотаренко понять должен: мы свою старшину имеем — шановное панство, которое править будет магистратом.
И вместе с тем Поклонского тревожило письмо Золотаренко. Наказной гетман без раздумья рубил шановное панство Белой Руси, заявляя, что уничтожает врагов его царского величества. А это развязывало
Письмо наказному гетману Поклонский решил писать следующим днем. Сейчас упросил воеводу Воейкова повременить отправлять чауша с отпиской к государю — хочет приложить и свое письмо. Усевшись за бумагу, долго думал, как писать царю. Даже колебался, писать ли о том, что задумал. Наконец твердо решил — просить!..
Пан полковник Поклонский просил государя, чтоб всемилостивейший царь вознаградил за услуги и подарил ему местечко Чаусы и четыре деревни со всеми угодьями и крестьянами, а также поместье в самом Могилеве. Кроме того, просил поместья в Могилевском повете панам Вартынскому и Шелковскому, которые не жалели животов своих и доказали любовь свою к государю.
Закончив письмо, размышлял, как подписать его. Такие письма государю в Руси было принято подписывать «холоп твой». Об этом знал Поклонский, но называть себя хлопом не хотел. Нашел слово, которое считал достойным. И подписал: «Подданный твой Константин Поклонский».
Алексашка вошел в корчму и положил Ицке в ладонь монету.
— Налей три кружки!
— Сразу три?.. Выпей одну. Потом еще налью.
— Мужики пить будут, — кивнул на Петьку Косого и Степку. — Ну, как тебе живется под государевой рукой?
Ицка пожал плечами.
— Я знаю?.. Живется… Абы войны не было. Если будет тихо, всем будет хорошо. И тебе, и мне, и королю, и панству… Слушай, скажи мне, что это говорят?..
— Не пойму, что спрашиваешь?
— Ой, ты уже не понимаешь! — Ицка обиженно посмотрел. — Почему это нас надо выгонять из Могилева? Куда мы пойдем?
— Кто говорил тебе?
— Ну, все говорят… Пан Поклонский так задумал.
— Не знаю, Ицка. Не слыхал. Не мог он задумать такого. В городе жить всем хватает места.
— Ну и я так думаю.
— У людей языки мотляются, как телячьи хвосты. Не слушай.
— Дай бог!
Втроем уселись на скамье. В корчму зашли челядники. Стало шумно. Петька Косой прижался к Алексашке.
— И я слыхал, что жидов изгонять будут…
Алексашка пил брагу маленькими глотками, смаковал резкое и ароматное питье.
— Куда изгонять? Придумают же!..
— Не пойму, сотник, что сотворили с мужиками? Если мы теперь под великой рукой государя, православный царь наш значит… — Степка посмотрел в глаза Алексашке, запнулся. Потом нашел нужные слова: — Пан тот лях… Собаками травил… А видишь, Поклонский за пана заступился… Неужто государь дал грамоту православный
— Не слыхал я про такую грамоту.
— У казаков наоборот. Атаман заступается за чернь.
Как у казаков, Алексашка знал не хуже. А разобраться в этом деле теперь сам не мог.
После браги потянуло на сон. Пошли в хату, где были на постое, зарылись в солому и сразу захрапели.
Рано утром Алексашку тормошил прислужник пана Поклонского. И, разозлившись, что не может добудиться, потянул за бороду. Алексашка раскрыл глаза и что было сил огрел прислужника кулаком по лбу. Тот свалился в солому с воем.
— Чтоб тебе рука отсохла, пан сотник!
— Чего будишь? — недовольно накинулся Алексашка.
— Полковник кличет, — ворчал прислужник, размазывая сопли.
— Не спится ему, — Алексашка выругался и стал натягивать сапоги.
В магистрате были Поклонский и Вартынский. Полковник придирчиво осмотрел Алексашку.
— Сабля где?
— Если потребна — возьму.
— Потребна. Сейчас поедешь с драгунами на тайное и важное дело. — Пан Поклонский озабоченно насупил лоб. — Будем изгонять жидов. Драгуны посекут. А тебе глядеть, чтоб ни один не ушел.
У Алексашки пересохло во рту. Почему изгонять из города люд? Чем провинился он перед господом? Да не просто изгонять, а сечь будут. Холодок прокатился по спине. Значит, Ицка правду слыхал. А он, Алексашка, выходит, лгарь. Ничего не сказал пану полковнику, пошел за саблей.
Когда возвратился к магистрату, на площади было и людно, и шумно. Жидовки плакали и кричали:
— Куда гонят нас?
— Почему нельзя жить в Могилеве?..
— Всевышний, помоги нам, — подняв тощие руки к небу, молила старуха.
Вцепившись в стремя, молодая черноглазая не отставала от Поклонского.
— За что нас, пане, изгоняют?.. За что, скажи? Мы все подати отдали!..
— Не знаю! — неохотно отвечал Поклонский. — Не мой указ, а государев!
— Оставь нас в городе, пане!..
— Собирайся побыстрее!.. И не голгочи!
На площадь согнали человек пятьдесят мужчин, баб и детей. Мужчины под руки вели немощных стариков и старух. Старик кивал лысой головой.
— Дали бы спокойно помереть…
— Помрешь, — твердо проронил Поклонский.
— Трогайся! — прокричал черноусый драгун и показал саблей вдоль улицы.
Толпа тронулась. Драгуны недобро поглядывали на людей. Те медленно, словно прощаясь с городом, шли, понурив головы. Возле хат стояли горожане, молчаливым взглядом провожая толпу. Алексашка заметил Ицку и отвел взгляд. Он не сомневался, что Ицка видел и его. Помочь корчмарю ничем не мог.
Отошли от Могилева версты на две. Пан Вартынский велел остановиться. Он объехал толпу, приподнялся на стременах.
— Эй, жидове! У кого выкуп — подавайте пану полковнику.