Белая Русь(Роман)
Шрифт:
— Свел бог! — крикнул Алексашка и, повернув коня, пошел на капрала.
Жабицкий оторопел: на плюгавой лошаденке, с непокрытой головой идет на него черкас.
— Пся мать! — гаркнул капрал и, подняв саблю, пошел навстречу Алексашке.
Алексашка выкинул вперед упругую руку, и сабля капрала со скрежетом прошла по стали, ударила в рукоять.
Жабицкий не дал жеребцу уйти далеко, повернул его и, вглядываясь, чтоб не налетели казаки сбоку, снова пошел на Алексашку. Из-под козырька железного шлема капрал с лютой ненавистью смотрел на мужика и не мог понять, смеется ли над ним схизмат или впервые сидит в седле. Держит саблю перед собой, как свечу. Жабицкий размахнулся. В тот же миг поднял саблю Алексашка. Сухо динькнула сталь, выбив
— Не смей!.. — согнутой левой рукой он прикрыл лицо.
Тяжело дыша, неспокойно гарцевали всадники. Сжавшись в седле, Жабицкий смотрел на Алексашку пылающими обезумевшими глазами. И сейчас, обезоруженный, он не хотел признавать преимущества смерда над ним. Вместе с тем, в глубине сознания ощутил, что он во власти этого изорванного, обросшего мужика на рябой кобыле. Внезапное чувство страха овладело капралом, и он увидел ее, смерть, в сверкающей над головой полоске стали.
— А ты смел?!. — Алексашка занес саблю. — Сколько черни побил в Полоцке, помнишь?.. Сколько погубил в Пиньске, помнишь?.. Сколько обид чинил люду простому? И думал, что не услышит господь молитв наших, не увидит сиротских слез?!. Долг платежом красен, пане капрал!..
И опустил саблю…
Закинув голову, сполз с седла Жабицкий. От мертвого шарахнулся в сторону жеребец и пошел, волоча длинный повод. Алексашка соскочил с седла, поднял обломанную саблю капрала.
Подъехал Варивода.
— Выручать хотел… — Взял обломок из рук Алексашка повертел и, рассматривая, прочел: — «Ян-Казимир король»…
Варивода воткнул обломок в землю, прижал сапогом. Обломок спрятался по самую рукоятку.
Уже не звенела сталь оружия, но и не стояла тишина на пожухлом осеннем лугу — черкасы перевязывали раны и копали могилы убитым. На другом берегу Березы рожок собирал разбросанное войско. Из кустов орешника выходили пикиньеры и, с опаской поглядывая на реку, торопливо поднимались на косогор.
Поручик Парнавский загнал коня. Не доехав до Озарич семи верст, конь рухнул на дороге и остался лежать с открытыми печальными глазами. Поручик пересел на коня рейтара и, безжалостно хлестал его, помчался дальше. Парнавский знал, что гетман Януш Радзивилл вышел из Несвижа с войском и ведет его на Лоев, где бродит по лесам шайка здрайцы Кричевского. По слухам, Кричевский собрал пять сотен черни, и если ее не разогнать, один святой Иезус может знать, чем обернется это скопище схизматов. Но гетман торопился не очень. «Устраивает охоты на зверя, когда горит под ногами земля…» — со злорадством подумал Парнавский. Стражник литовский знал, что Януш Радзивилл был благосклонен к Парнавскому, и только потому отправил именно его с дурной вестью о разгроме отряда.
Мчался Парнавский недолго. В полудень, миновав Озаричи, часа через три увидел войско. Оно тянулось медленно по старому Логишинскому шляху, обсаженному березами. Войско шло огромным обозом, в котором содержались все воинские припасы, необходимые в больших походах: ядра, бочонки с зельем, пули, ольстры, черенки для пик, алебарды и все остальное, что также надобно — книги со священными писаниями, посуда для воевод, сундучки с лекарствами, кандалы для татей и другие принадлежности. Поручик, увидев крытый высокий дормез, направился к нему. Стража расступилась, и, остановив покрытого испариной коня, он соскочил у самого дормеза. Нога не выскользнула из узкого стремени, и Парнавский упал. «Дурная примета!..» — мелькнула тревожная мысль. Быстро поднявшись, посмотрел на открытое оконце, за которым застыло бледное, неподвижное лицо гетмана. Парнавскому показалось, что уста Януша Радзивилла скривились в презрительной улыбке. Но гетман ничего не сказал. Став на одно колено, Парнавский с тревогой посмотрел в лицо Радзивиллу.
— Говори! — приказал гетман.
— Стряслась беда,
Гетман раскрыл дверцу и поставил на подножку высокий лакированный сапог. Худые, длинные пальцы, на которых сверкали алмазами перстни, судорожно сжимали эфес сабли.
— Что?.. — и окинул Парнавского беглым взглядом.
— Стражник литовский пан Мирский настиг Гаркушу по левую сторону Березы-реки. Схизмат устроил в лесу засаду. Два часа смертельно рубились рейтары и драгуны на берегу… Полегли, но одолеть схизматов не привелось.
— Почему?.. — и, не дождавшись ответа, закричал: — Почему?!.
— Засада была, ваша мость, — Парнавский побледнел.
— Отходить! — топнул сапогом по ступеньке гетман.
— Пан стражник отошел и увел войско к Речице… — ответил Парнавский, но сколько осталось рейтар и драгун после битвы, умолчал.
Гетман Януш Радзивилл со свистом втянул в себя воздух и соскочил с дормеза. Все его планы, которые строил в Несвиже, рушились. Гетман рассчитывал, что, разгромив Гаркушу, он направит отряд стражника под Хлипень, где поднимается чернь. Усмирив ее, пан Мирский пойдет к Лоеву. Там они должны встретиться. Теперь, минуя Хлипень, к Лоеву придется идти одному. Это половина беды. Хуже, что за спиной неспокойно. И посылать под Хлипень пока некого. Больше того, неизвестно, куда поведет след Гаркуши. Если он окажется под Хлипенем, войско его увеличится чернью. Хлипень Гаркуша обложит и возьмет — укрепления в городе слабые, войска почти нет. А в городе немалые запасы зелья, пуль, ядер, провианта. Работные люди сами откроют ворота разбойникам и запросят в город.
— Мерзкий схизмат! — в ярости простонал Радзивилл. — Посажу его на кол и мясом буду кормить псов.
— Так, ваша мость! — поддержал Парнавский, но сам грустно подумал: «Сперва надо поймать разбойника»…
Дормез гетмана съехал с дороги, пропуская войско. Януш Радзивилл смотрел на сытых коней, на железные шлемы всадников и мучительно думал о том, что под Хлипень все же следует послать отряд. Пусть он не гоняется за схизматом, а пройдет по весям и заставит чернь стать на колени, приведет ее к послушанию и покорству. Но кого послать? Воеводу Константы Мазура? Одряхлел воевода и стал глуп. Пан Винцет Ширинский? Этот молод и слишком горяч. Его опутает схизмат Гаркуша, затянет в ловушку и порубит. Воевода пан Оскерко? Гордый и самовлюбленный лях. Сошлется на хворь, на мирские дела, а из маентка не тронется. При мысли о стражнике литовском Мирском — задергались скулы. О, святой Иезус! В этот трудный час для Речи Посполитой его окружают глупцы и жалкие трусы, которым судьба ойчины не гложет сердце… А если послать его поручика? Смел, решителен, голову не теряет. В этом убеждался трижды, когда брал его на охоту. Ко всему имеет заслуги в прошлом. Одно плохо: староват. Испытующе посмотрел на Парнавского и разжал сухие губы:
— Поедешь с отрядом под Хлипень.
У Парнавского похолодела душа. Он уже был под Пинском и вдоволь хлебнул там огня. Теперь еле ушел от Гаркуши. И снова туда, где бродит схизмат и разбойник. Лучше было б в войско пана Потоцкого. Там хоть видишь перед собой врага. А эти лесные разбойники и негодяи коварны и злы. Но пану гетману ответил достойно:
— Хотел просить тебя, ясновельможный, под Хлипень послать.
— Бери пятьдесят рейтар.
«Пятьдесят рейтар!..» — Поручик Парнавский почувствовал, как мгновенно онемели ноги. Это равно, что самому идти в плен к Гаркуше.
— Сегодня выступать?
Гетман не слыхал вопроса. Мыслями он был под Белой Церковью, откуда получил последнее тревожное известие: истекают кровью войска Речи Посполитой. Но стало известно, что в ближайшие дни король Ян-Казимир подпишет перемирие с Хмелем. Это будет кстати. Тогда лишь развяжутся руки. Огнем и мечом пройдет он по Бедой Руси до Орши и Полоцка и силой заставит хлопов любить и почитать господ своих…
— Что еще хотел? — нахмурился гетман.
— Выступать дозволь, ясновельможный.