Белая ворона
Шрифт:
— А как насчет усов, господин Домет?
— Что насчет усов?
— Может, все же будем отращивать?
— А чем тебе мои усики не нравятся? — Домет посмотрел на себя в зеркало.
— Да как-то… — Исса замялся.
— Ну, что «как-то»? Говори, я не обижусь.
— Они коротенькие и только под носом. У нас такие не в моде, — Исса привычным жестом разгладил свои пышные усы.
— Стало быть, не в моде? — улыбнулся Домет.
Исса выразительно развел руками.
Домет подождал, пока Исса снял с него простыню, встал, поправил галстук и положил на подзеркальник две монеты.
— Эх, Исса. Сейчас такие усики, как
Исса пожал плечами.
У двери Домет обернулся.
— Очень надолго. Помяни мое слово.
О колдунье-еврейке Домет писать не стал, а принялся за пьесу «Дидона», которую хотел посвятить Бенито Муссолини: он им давно восхищался.
Вокруг арабы убивают евреев, евреи — арабов, а он размышлял о том, какой эффектный сюжет: финикийская царица Дидона бежит в Африку, где основывает Карфаген. Бежит… «Стоп! Как же я раньше не замечал, что мои герои все время бегут? Бегут от себя, от действительности, от своих устремлений. Точь-в-точь, как я сам. Более того, с той же неизбежностью, с какой „Карфаген должен быть разрушен“, я должен возвращаться на руины. Муссолини из руин воссоздал древний Рим, Гитлер — великую Германию, а что воссоздал я? Куда это меня занесло? Писать нужно, а не распускаться!»
«Дидона взошла на костер, и…».
Десять написанных страниц «Дидоны» Домет сжег в печке: Карфаген, конечно, должен быть разрушен, но на руинах Карфагена ему не дано построить Рим.
8
Беспорядки в Палестине раздражали английское правительство, а запросы парламентской оппозиции и критические статьи известных журналистов в «Таймс» сыпались как из рога изобилия. Но английскому обществу не было дела до Палестины: его волновало положение в Англии. Экономический кризис продолжался, число безработных росло, а тут еще этот крикливый мистер Гитлер стал канцлером Германии и угрожает войной Европе. Трудно поверить, но даже в Англии у него появились сторонники. Они выходят на демонстрации, устраивают потасовки с полицией. А самое главное — англичане никак не могут оправиться от шока: их король влюбился в какую-то американку и ради нее отрекся от престола. Какая тут Палестина! В правительственных кругах тоже начинали понимать, что решение взять мандат на Палестину было ошибкой. И уж если взяли, надо было давным-давно от него избавиться, а не ждать, пока развалится Британская империя. Беспорядки в Палестине обходятся нам в сто семьдесят пять тысяч фунтов стерлингов ежемесячно, и заметьте, выброшенных на ветер. Никакая армия не может навести порядок в этой чертовой стране, раз арабы и евреи не могут поладить между собой.
Бен-Гурион записал в дневнике, что во всей Англии едва ли найдутся сто человек, которых интересует Палестина, и все сто — члены правительства, депутаты парламента и журналисты. Не будь их — англичане так и не узнали бы, что творится в Палестине. Разве что в архиве остался бы запылившийся документ о том, что Англия обещала евреям какой-то там «Национальный очаг».
х х х
Придя к выводу, что арабов с евреями примирить не удастся, английское правительство направило в Палестину королевскую следственную комиссию в составе пяти человек под руководством бывшего министра по делам Индии лорда Уильяма Роберта Пиля. На комиссию была возложена задача выяснить возможности
В Палестине перед комиссией Пиля выступали руководители евреев и арабов.
— На чем евреи основывают свое право на Палестину? — спросил Бен-Гуриона член комиссии — бывший судья.
— На Библии! — ответил Бен-Гурион не задумываясь.
Воспитанные в уважительном отношении к Библии, члены комиссии переглянулись, и лорд Пиль сказал:
— Допустим. Но, если в Палестине хватит места даже для миллиона евреев, что это даст еврейскому народу, который насчитывает семнадцать миллионов?
— Уверяю вас, Ваша честь, что только в западной части Палестины хватит места для четырех миллионов евреев, — ответил Бен-Гурион.
— Даже если вы правы, — заметил Пиль, — сомневаюсь, что семнадцать миллионов евреев захотят поселиться в Палестине.
А когда перед комиссией выступил иерусалимский муфтий, он уверял, что нет ни малейшего шанса на сосуществование двух столь разных народов в Палестине и всякая попытка примирить их только продлит кровопролитие.
— Но кто повинен в нынешнем кровопролитии? — спросил лорд Пиль.
— Конечно евреи, — ответил муфтий. — Они хотят отнять землю, на которую у них нет права, потому что она принадлежит арабам.
— А на чем арабы основывают свое право на эту землю? — спросил бывший судья.
— На том, что она была, есть и будет нашей землей, — ответил муфтий, глядя ему в глаза. — Разве вы в этом сомневаетесь? Или вы стоите на стороне евреев?
— Мы не стоим ни на чьей стороне, — ответил лорд Пиль. — Мы лишь стараемся найти модус вивенди, приемлемый для обеих сторон.
— Для нас приемлем всего один модус вивенди: арабам остается вся Палестина, а евреи убираются туда, откуда пришли, — сказал муфтий.
Выступавший перед комиссией после муфтия Хаим Вейцман удивил ее членов планом переселить из Палестины в Ирак миллион арабов, а на освободившейся территории поселить четыре-пять миллионов евреев из Польши и других стран Европы.
— Но, помилуйте, как же на территории, занимаемой миллионом арабов, разместить четыре-пять миллионов евреев? — спросил лорд Пиль.
— О, не беспокойтесь! — Вейцман поднял руку, как бы призывая к полному вниманию. — Арабов часто называют «сынами пустыни». Правильнее было бы называть их «отцами пустыни». Своей леностью они и цветущий сад превращают в пустыню. Дайте нам территорию, заселенную миллионом арабов, и мы прекрасно разместим на ней в пять раз больше евреев.
— И за какое время в Палестину приедет пять миллионов евреев? — спросил лорд Пиль.
— Думаю, на это уйдет не более десяти-пятнадцати лет, — ответил Вейцман.
Когда Бен-Гуриону передали, что Вейцман согласен ждать создания еврейского государства десять-пятнадцать лет, он ударил кулаком по столу и что-то раздраженно сказал по-русски.
Выступал и президент Новой сионистской организации Владимир Жаботинский. Но, поскольку мандатные власти не разрешили ему приехать в Палестину, мятежный еврейский вождь выступал в Лондоне, когда члены комиссии вернулись из Палестины. На вопрос, как он относится к тому, чтобы разделить Палестину между арабами и евреями, Жаботинский ответил: