Белая ворона
Шрифт:
— Но вас же могут арестовать за то, что вы не отмечались. Вы не боитесь?
— Я боюсь только за Левушку. Азиз, миленький, умоляю вас, сделайте что-нибудь! У вас же большие связи.
— Чего вам бояться, он же по документам — араб.
— Боюсь, они докопаются, что он — еврей. Я не вынесу, если с ним что-нибудь случится! — она заискивающе заглянула ему в глаза и поцеловала в щеку. — Спасите Левушку! Хотите, я сегодня останусь у вас на ночь?
Домет отшатнулся.
— Боже мой, Лина, за кого вы меня принимаете?
Лина
«Она уходит!»
Домет хотел догнать ее, но неведомая сила прижала его к скамейке. Лина ушла не обернувшись.
«Ну и слава Богу! Что я такое несу?»
Когда Лина позвонила, Домет не узнал ее голос.
— Лина, что с вами? Вы здоровы?
— Скорее приезжайте! И купите водки.
Домет примчался и увидел, что на Лине нет лица.
Лина не преувеличила: комнатушка — действительно конура. Перед кроватью на полу сложены книги, рядом с ними стоит примус. Домет поставил водку возле примуса. Они сели на кровать. Лина достала из картонки стакан, протерла подолом платья, налила водки и выпила не закусывая. Налила еще — и выпила.
— Уе-е-е-е-е-е-хал! — взвыла она.
— Переезжайте ко мне. Я заберу вас отсюда прямо сейчас.
— Нет, я буду его ждать. Он должен мне позвонить. Он обещал.
— А если не позвонит?
— Позвонит.
Лина быстро опьянела и упала на кровать. Домет выругался про себя и ушел. На душе было препогано.
Всю неделю с утра до ночи он был занят подготовкой важного доклада майора Гробы, и мысли о Лине как-то отступили. Только в пятницу Домет спохватился и набрал ее номер. Ответил сиплый мужской голос.
— Попросите, пожалуйста, фрейлейн Гельман.
— Кого?
— Фрейлейн Гельман, которая живет в этой квартире. А вы кто?
— Сержант Гросс. Криминальная полиция. Тут какая-то еврейка отравилась. А вы ей кто будете?
Домет осторожно положил на рычаг телефонную трубку и тупо посмотрел на нее.
13
Домет очень похудел, у него появилась изжога, он стал рассеянным, быстро уставал, на вопросы сослуживцев, что с ним, отвечал, что устал, давно не был в отпуске.
После отъезда из Палестины ему вообще не снились сны, а теперь он их видел чуть ли не каждую ночь. Особенно преследовал его такой сон: Лина протягивает к нему руки из клетки с обезьянами, на которой написано «Только для евреев».
Домет рассказал брату о Лине. Они пили вино и молчали.
— Мне плохо, Салим.
— Оно и видно. Но, может, все к лучшему.
— Что к лучшему?
— Что умерла она, а не ты.
— Как ты можешь такое сказать? — спокойно спросил Азиз и сам ужаснулся своему спокойствию.
— Ты же мне рассказал о донесении в гестапо.
— Ну и что?
— Ты разве не знаешь, к чему ведет связь с еврейкой? Поэтому слава Богу, что ты жив. Вернись к работе.
— А я что, не работаю?
— Я говорю не о службе. Пиши пьесы. Вложи в своих героев то,
«А если в душе уже все перегорело? Как после пожара. Подходишь к своему дому и застаешь пепелище. Лина, Лина, куда мне от тебя деться!».
— Азиз, ты меня слышишь?
— Что?
— Я говорю, что в Каире это было очень громкое дело.
— Какое дело?
— Азиз, ну, ей-Богу, очнись. — Салим начал трясти его за плечи.
— Погоди, Серединка! Не дури!
Салим не унимался.
— Ах, так! Ну, я тебе сейчас покажу!
Оба свалились на пол и, как в детстве, пытались подмять друг друга под себя, пока со стола не скатилась бутылка и вино не полилось прямо на их раскрасневшиеся лица. Они слизывали капли и хохотали как сумасшедшие.
Потом Салим принес мокрое полотенце, и они привели себя в порядок.
Салим рассказал, какой переполох вызвала в Каире история девушки из почтенной семьи. Побывав в Индии, она стала заклинательницей змей. Знакомилась с молодыми людьми, проводила с ними ночь, потом выпускала на них змею, а верный слуга выносил труп и закапывал его на берегу Нила. Но однажды к новоявленной Клеопатре пришел молодой индус, знавший тайну заклинаний. Когда змея приготовилась его укусить, он произнес нужное заклинание, и она укусила не его, а свою повелительницу.
Салим сделал паузу, чтобы усилить впечатление.
— А что дальше?
— Утром слуга пришел за очередным трупом и, увидев, чей труп лежит на полу, умер от разрыва сердца.
Вернувшись домой, Домет набросал план пьесы «Заклинательница змей», добавил для колорита поездку заклинательницы с будущей жертвой к пирамидам и ночное катание на лодке по Нилу. Перешел к диалогам и так увлекся, что писал до самого утра.
Через неделю пьеса была готова. Накупив закусок, Домет отправился к брату, и они устроили читку.
Салим делал небольшие замечания по ходу чтения, а когда дослушал до конца, сказал, что пьеса превосходная. Почему бы ее не предложить какому-нибудь театру?
Азиз оживился. Он давно уже не думал о своих пьесах.
«Да. „Заклинательница“ может вернуть мне былую славу. Салим не стал бы зря хвалить, я его хорошо знаю».
Домет отнес пьесу в театр Лессинга. Директора не было, и он оставил ее секретарше, написав прямо под заголовком свой телефон.
Через три дня раздался звонок, и мужской голос сказал:
— Говорит Макс Грюнвальд. Любезнейший герр Домет, театр Лессинга заинтересован в постановке вашей пьесы.
Договорились встретиться через неделю.
Окрыленный, Домет поехал к брату отметить с ним приятную новость, но Салима не было дома, а Домета распирало от радости, и он отправился в «Каравеллу».
Домет сидел за столиком, рассматривая публику, и вдруг заметил женщину в широкополой шляпе. Лицо слегка удлиненное, шея тоже. А ноги совсем длинные. Серые туфли под цвет сумочки, синее платье, ожерелье из крупного жемчуг