Белая ворона
Шрифт:
— А почему я вас не вижу на работе?
— Я в отпуске.
— Везет же людям. А я работаю как каторжный, света белого не вижу.
— Я у вас хотел спросить, Вельбах, помните, когда мы смотрели «Вечный жид», вы сказали, что этот фильм снят в Варшавском гетто.
— Помню. Ну и что?
— Я недавно слышал, что всех евреев надо высылать в Польшу, но как же они поместятся в гетто, которое занимает всего один квартал?
— Нашли о чем думать! Мне двоюродный брат написал, что в Польше для них уже есть большой лагерь. Забыл название.
— И что они там делают?
— А черт их знает. С каких это пор вас интересуют евреи?
— Бог с вами! — испугался Домет. — Гори они огнем!
—
— Еще бы! — Домет поднялся. — Всего хорошего, Вельбах!
— И вам, Домет! Развлекайтесь в отпуске и за меня тоже.
— Обязательно.
По-настоящему Домет почувствовал, что он в отпуске, только когда перестал ставить будильник на шесть утра. Вот и сегодня он не вскочил, а лежал в постели, как в далеком детстве. За окном шел снег. До Нового года оставалась всего неделя, и Домет подумал, не купить ли елку. Он вспомнил, как они всей семьей наряжали елку, которую отец каждый год привозил из Вифлеема. От папы мысли перешли к маме, к Салиму, к Амину. Он повернулся на бок, с головой укрылся одеялом и решил еще поспать.
Но сон не шел.
Сладко потягиваясь, он встал, умылся, выпил горячего чаю с бутербродами и уселся в кабинете, где ему захотелось поработать для себя, а не для муфтия. Солнечный зайчик лежал на карте в самом центре большого карандашного круга, которым Домет еще летом обвел Советский Союз. Надо сказать уборщице, чтобы она лучше протирала книги. Домет начал набрасывать план новеллы «Пистолет»: в семье, где все ненавидят друг друга, пистолет переходит из рук в руки. Отец убивает жену, сын — отца, дочь — брата и сама кончает жизнь самоубийством. Но жертвой рокового пистолета становится и нашедший его на месте преступления сыщик. Домет оставил несколько исписанных страниц, оделся и вышел из дому. Время было уже полуденное. В центре — не пробиться. Рождественские распродажи — в самом разгаре. В витринах сверкают гирлянды, рядами стоят шоколадные деды-морозы, из музыкальных магазинов несется любимый шлягер «Лили Марлен». Жизнь кипит — как будто нет войны. Что ж, оно и понятно. Германия все время побеждает, и скоро фюрер покорит весь мир. Лозунг «Слава фюреру!» — на каждом шагу.
В КД В Домет купил себе теплые ботинки и вышел из магазина. Его кольнула острая тоска.
«Сколько можно покупать подарки к рождеству самому себе! Я тут один как перст. В детстве аккуратно завернутые и надписанные подарки уже лежали под елкой, когда мы все втроем входили в комнату и наперегонки бросались к ней, нетерпеливо развязывали шелковые ленточки, разрывали плотную розовую бумагу и… Ой! Футбольный мяч! Альбом для рисования с акварельными красками! Металлическая копилка и ключик к ней! Живой кролик в клетке! Господи, сколько возни было с этим кроликом и сколько горя, когда мы забыли закрыть клетку и он сбежал».
Домет услышал звуки губной гармошки. На обочине сидел безногий человек с испитым лицом в старой солдатской шинели. А рядом с ним — не может быть! — клетка с белым кроликом.
— Подайте инвалиду войны! — человек смотрел на Домета. Кролик — тоже.
Домет полез за деньгами, но в эту минуту подошел толстый полицейский, схватил инвалида за шиворот и вырвал у него гармошку.
— Я тебе говорил: еще раз увижу здесь твою поганую рожу — в участок заберу.
— Так я ж, герр вахмистр… — начал было инвалид, хватая клетку с кроликом.
— Герр вахмистр, — вмешался Домет, — он не нарушал порядка. Он же — инвалид войны.
— Да какой, к черту, войны, — полицейский посмотрел на странного господина. — Напился как свинья, вот ему трамваем ноги и отрезало.
Вахмистр свистнул в свисток,
Тоска сдавила горло.
«Сходить к проституткам? Еще чем-нибудь заразят…».
Пообедав, Домет вышел из ресторана и пошел к метро. Остановился перед афишной тумбой. «Премьера в театре Лессинга: „Смерть по заказу“. В главной роли — Эльза Вольфганг».
«Эльза! Как же я раньше о ней не подумал?»
Чтобы не таскаться по городу с новыми ботинками, он отвез их домой. Посмотрел на часы — рано. Хотел было почитать, но в голову ничего не лезло. Лег на диван и предался воспоминаниям о ночи, проведенной с Эльзой. Когда Домет спохватился и опять посмотрел на часы, он вскочил как ужаленный: опоздал на спектакль! Он быстро сменил сорочку с галстуком, побрызгал на себя одеколоном и помчался в театр. По дороге купил хризантемы, а когда добежал до театра, спектакль уже кончился, и актеры выходили со служебного входа. Вот она!
В котиковой шубке нараспашку, с распущенными волосами, Эльза была необычайно хороша.
— Эльза!
— Азиз! Не верю своим глазам!
Домет протянул ей цветы. Эльза поцеловала его в щеку и понюхала хризантемы.
— Азиз! Куда же вы подевались? Может, вам у меня не понравилось?
— Ну что вы! — Домет чуть понизил голос. — Я вспоминал каждую минуту, проведенную с вами. Просто с тех пор столько всего произошло. Вы ослепительны!
— Приятно услышать. А где вы на Новый год?
— Еще не знаю.
— Тогда я вас приглашаю к моей подруге. Там соберется наша актерская братия, будет ужасно весело. Договорились?
— Договорились.
Эльза взяла его под руку и посмотрела в глаза.
— Я тоже вспоминала каждую минуту.
27
Вешалка завалена женскими шубами и мужскими пальто. Из комнат доносятся хохот, пение, звуки рояля.
Сбросив шубку, Эльза осталась в серебристом платье, переливающемся, как чешуя. «Взяла у нас в костюмерной!» — доверительно шепнула она Домету и, прищурившись, осмотрела его с ног до головы, не скрывая своего одобрения: в сером двубортном костюме Домет и впрямь выглядел импозантно. Смуглое лицо среди белокожих немцев напоминало об экзотических странах.
В этот момент в прихожую выскочила стройная блондинка с широко поставленными голубыми глазами.
— Эльзи!
— Тилли!
Женщины расцеловались.
— Азиз, это — моя ближайшая подруга Матильда! А это — драматург Азиз Домет. Я тебе о нем рассказывала, помнишь?
— А как же! — подмигнула Матильда.
Домет церемонно поцеловал руку хозяйке дома и спросил, куда поставить шампанское.
— Эльзи, отнеси на кухню, — сказала Матильда и повела Домета в гостиную.
Домет узнал сидевшего за роялем Вернера Крауса. Как не узнать! После блистательного исполнения главной роли в нашумевшем фильме «Еврей Зюсс» он получил звание «народного артиста Германии». В углу стояли хорошенькие женщины, которых он где-то видел. Ну, конечно, в свите Геббельса на приеме в американском посольстве, будь оно неладно. Матильда представляла Домета гостям, а он любезно кланялся и говорил «очень приятно». В разноцветных колпачках, завязанных тесемками под подбородком, гости толпились вокруг большой наряженной елки со свастикой вместо рождественской звезды, стояли в коридоре, сидели на диване. Бросалось в глаза, что все друг друга давно знают и собираются вместе не в первый раз. К столу еще не садились. Дым от сигарет стоял столбом.