Белая ворона
Шрифт:
— Древнееврейский.
В комнате наступила тишина.
— Господа, господа! — Матильда влетела в гостиную очень вовремя. — Что вы тут сидите как на похоронах? До полуночи осталось всего десять минут! Наливайте!
— Подарки! — крикнул кто-то, и гости хором подхватили:
— По-дар-ки! По-дар-ки!
Обмен новогодними подарками — дело святое, и все бросились их доставать из карманов и сумочек.
Домет подарил Эльзе изящный дамский портсигар, а она ему — кожаное портмоне с тиснением. Матильде Эльза подарила шелковый шарф с бахромой.
—
Когда часы начали бить двенадцать, Домет почувствовал на губах жаркие губы Эльзы. Ее поцелуя хватило до двенадцатого удара. Вокруг все целовались, бросали друг в друга конфетти. Потом завели патефон и пошли танцевать.
— Господа, — крикнул кто-то, — давайте снова выпьем за здоровье нашей очаровательной хозяйки дома!
Все потянулись с бокалами к Матильде.
— Вот вернется Альфред, и мы поженимся, — объявила разрумянившаяся Матильда. — Приглашаю всех на свадьбу.
В ответ грянуло: «Ур-р-р-р-р-р-р-р-а!»
У Домета голова пошла кругом. Все уже были его закадычными друзьями. С Евреем Зюссом, то бишь с народным артистом Германии Краусом, он даже выпил на брудершафт.
— Азиз, ты — отличный парень, хоть и не немец! — гаркнул Краус.
— А ты, Вернер… — Домет хотел что-то сказать, но забыл и просто расцеловался с Краусом под завистливым взглядом Грега.
Домет с Эльзой возвращались со встречи Нового года в два часа ночи. Шел снег, под фонарем кружились снежинки, и становилось легко на душе. В лунном свете серебристое платье Эльзы поблескивало из-под шубки, как хвост русалки. Домету больше не было так одиноко, и он нежно обнял Эльзу. В доме, мимо которого они проходили, распахнулось окно, и оттуда послышалось:
Возле казармы, в свете фонаря,
Кружатся попарно листья сентября.
Ах, как давно у этих стен
Я сам стоял,
Стоял и ждал
Тебя, Лили Марлен,
Тебя, Лили Марлен[23].
Такси выскочило из-за поворота и со скрипом остановилось рядом с ними. Домет усадил Эльзу и сел рядом с ней.
— С Новым годом! — сказал Домет пожилому таксисту.
— И вас также, — ответил таксист. — Куда едем?
Эльза назвала адрес и уткнулась Домету в грудь.
Выйдя из такси, они поднялись по лестнице. Эльза не держалась на ногах, и Домет ее почти нес. Он достал из ее сумочки ключи, отпер дверь, довел Эльзу до спальни, уложил на кровать и пошел в ванную сполоснуть лицо холодной водой. Когда он вернулся, она уже заснула.
«До чего же она хороша!»
Эльза что-то пробормотала. Домет наклонился к ней и едва разобрал:
— Раздень меня.
28
Отпуск
Писавшему под его диктовку Домету стало не по себе, а муфтий ходил по комнате, перебирая четки, и вспоминал карту, которую ему показал Эйхман.
Закончив очередное обращение, муфтий начал диктовать письмо Гиммлеру:
«Рейхсфюреру СС, министру внутренних дел Генриху Гиммлеру, Берлин.
В соответствии с нашим последним разговором относительно обещанных вами ста газовых машин я обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой ускорить их доставку, потому что…»
— Вы знаете, что такое «газовая машина»? — спросил муфтий Домета.
— Никогда не слышал, — честно признался Домет.
И муфтий подробно объяснил ему, как работает газовая машина.
— Потрясающе, — растерянно отозвался Домет.
— Вот и я сказал Гиммлеру то же самое! — обрадовался муфтий. — Так на чем мы остановились?
— На «потому что…» — тихо ответил Домет.
— Да, да, потому что «…от поступления вышеуказанных машин зависит окончательное решение еврейского вопроса в Палестине, в чем так заинтересован фюрер». Давайте-ка мне, я подпишу.
Домет с трудом добрался до дому: его мутило. Он выпил два стакана воды подряд — только хуже стало. В животе начались колики. Он лег. Боль отпустила, и он начал засыпать. «Увозят живых, привозят трупы»… «Увозят Амеири, Хартинера, Урбаха, Штрука, Цвейга… Не Цвейга, а Лину. Мама, где Гизелла?.. Пошла к подружке?.. „С тобой, Лили Марлен…“… с тобой, Лина…».
29
У Помета уже третий раз за месяц был острый приступ болей в животе. Он еле добрался до врача. Тот пощупал живот, спросил, где болит и не ел ли пациент что-нибудь несвежее. Домет ответил, что ничего несвежего не ел. Врач дал ему таблетки и велел принимать три раза в день перед едой.
Возвращаясь домой, Домет встретил у подъезда соседку по площадке фрау Шеллинг. У нее на Восточном фронте погиб единственный сын. С Дометом она всегда была очень любезна и поделилась с ним как с родным своим горем, когда пришло извещение о гибели сына.
Увидев Домета, фрау Шеллинг озабоченно сказала:
— Очень вы бледный, герр Домет.
— Живот болит, — пожаловался Домет.
— Надо обязательно сходить к врачу.
— Так я от него и иду. Но мне показалось, что врач не очень хороший.
— Чему тут удивляться? — фрау Шеллинг перешла на шепот. — Всех врачей-евреев пересажали или повысылали, вот мы и лечимся у кого попало.
Про себя Домет с ней согласился: не будь профессора Фляйшера, страшно подумать, что с ним сейчас было бы! А фрау Шеллинг продолжала: