Бельгийский лимонад
Шрифт:
— Как он это воспринял?
— Что-то, говорит, я вас не припомню, хотя именно мне пришлось увозить детей в эвакуацию. Из старших воспитанников мне тогда Миша Бесфамильнов помогал... И начал мне рассказывать, называть фамилии. Я, конечно, постарался их запомнить, даже записал и потом всегда на них опирался. Вот чистосердечное признание по Орлу. А до этого я в Орле не был, не представлял. Вообще я нигде не был, кроме райцентра Погар...
Вступил Голиков, спросил:
— Скажите, когда вы служили в немецкой
— Присягу? Я даже не знаю, есть ли у них присяга.
— А как же. Когда вам выдавали винтовку, вы должны были принять присягу.
— Насчет присяги не знаю, не помню, а остальное, какие положены атрибуты, было: обмундирование немецкое и все остальное.
— И винтовка?
— Винтовку не давали сначала, я ходил с месяц на конюшню, меня сначала туда поставили. А потом, когда ставили в наряд, давали винтовку. Русскую трехлинейку.
— Дали винтовку, значит, вы должны были принять и присягу на верность фашистской Германии.
— Я же только в наряды...
— А какая разница? Разницы ведь нет.
— Этого я вам не могу сказать, присягал или нет, просто не помню.
— Еще вопрос: вы ведь до прихода в эту часть не имели опыта воинской службы, и вдруг немцы выдают вам винтовку — какое-то обучение они проводили с вами?
— Проводили русские ребята, которые там были.
— Пленные, бывшие военнослужащие Советской Армии?
— Да. Они показывали, как обращаться с оружием. А я, собственно, умел обращаться, потому что у нас в школе был кружок, мы стреляли из мелкокалиберной винтовки. И боевая винтовка у нас была. Мы учились разбирать и собирать ее.
— Выходит, в советской школе обучились, как воевать против Советской власти?
— Так уж получилось.
Подключился Чедуганов:
— Как называлась эта воинская часть?
— Вся часть называлась — полк «Десна», а я служил в батарее 621-го артдивизиона.
— Фамилия командира батареи? Место дислокации?
— Место дислокации — в Сагутьеве. Располагалась в Сагутьеве, несколько километров южнее станции Витемля.
— Это Брянская область?
— Брянская. Это на Десне. Витемля — железнодорожная станция, в семи километрах от Случевска.
— Так кто все же был командиром части, однако-то?
— Какой-то обер-лейтенант. Немец. Да. Старичок, чахлый такой. Унтер-офицер у него был Вольф.
— Чем занималась эта часть?
— У них было много лошадей, были три русских орудия калибра 76 миллиметров. С этими орудиями в основном работали бывшие военнопленные — тоже ходили в форме немецкой. Над ними стояли немецкие унтера...
— Вы не ответили на вопрос: чем конкретно занималась эта воинская часть, что вменено ей было в обязанность немецким командованием?
— А, да, действительно. Значит, чем занималась? Ну, если в общем и целом, то она охраняла берег от
— Вела борьбу с партизанским движением?
— Непосредственно она не выходила на борьбу. Она стояла, где было затишье. Я помню, всего несколько раз стреляли эти орудия.
— В селе стояла часть?
— В селе. Прямо посреди села, на бугре. Село стоит на большом бугре, обрывистом, внизу — река. На этом бугре, открыто, стояли орудия, солдаты жили в избах.
— Сколько времени вы находились там?
— Месяца три. Точно не ручаюсь.
Чедуганов повернулся к Голикову, как бы говоря, что у него на данном этапе круг вопросов исчерпан. Голиков кивнул ему, спросил у Бовина:
— У кого находились на постое лично вы, не могли бы вспомнить?
— Стояли в специально выделенных домах, из которых выселили местных жителей.
— Их вообще не было в селе?
— Жители были, но из домов вокруг расположения части их удалили. Солдаты жили — отдельно русские, отдельно немцы.
— Кого-то из местных жителей помните?
— Из местных жителей? Я помню, там были девушки, но я с ними общался мало, потому что ко мне приезжали девушки из нашего села.
— Кто из девушек конкретно?
— Ульяна Радченко приезжала раза два...
— А где она сейчас?
— Этого я вам не могу сказать. Она должна жить там, в Случевске.
— Скажите, почему вы не эвакуировались? Почему не предприняли никаких шагов, чтобы не попасть в неволю к фашистам?
— А там некуда было эвакуироваться. Ту советскую часть, куда мы доставляли сведения о немцах, вскоре окружили, всех забрали в плен. Там идти некуда было.
— А до этого, заранее нельзя было уйти?
— Не получилось...
— Так, понятно, — подытожил Голиков и перевел взгляд на Чедуганова: — Борис Абикеевич, у вас еще есть вопросы?
— На данном этапе нет.
— А у вас, Юрий Петрович? — повернулся он к Овсянникову.
— Тоже нет.
— Что ж, будем тогда данный этап, как выразился Борис Абикеевич, считать законченным.
— Почему этап? — всколыхнулся Бовин. — Я все осветил, до конца. Если еще какие детали уточнить надо, пожалуйста, я готов.
— Нет, Василий Иванович, деталями не обойтись, слишком о многом вы умолчали, многое попросту сочинили...
— Сочинил? Я стремился к полной искренности.
— Пока мы этого не увидели. Зачем, к примеру, вам потребовалось сочинять всю эту историю пребывания в услужении у бауэра? Или этот мифический француз Арно из солнечного Марселя? Низкопробный, дешевый детектив какой-то.
Бовин заерзал на стуле, но промолчал.
— И хотя вы утверждаете, — продолжал Голиков, — что осветили все до конца, однако на самом деле конец еще в густом тумане. Тот же Данченко, например, о котором вы здесь упоминали...