Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– Да, Эрик, вот что значит - семья, - совсем не удивившись моему приходу, он пригласил меня за новенький, еще не застеленный скатертью стол.
– Присоединяйся. Сервиз нам друзья подарили на годовщину свадьбы, вот, чай теперь пьем не хуже начальства.
Сервиз горел на полированном столе ослепительно красным стеклом, словно отлитый из застывшего гранатового сока. Отдельные капли света собрались на острых гранях нестерпимо яркими звездами. Я видел такую посуду в Главном универмаге, и стоила она недешево.
– Это Эрик, - объяснил дворник
– А ведь такой маленький был, болел все время. Один раз сарай спалил - визгу было, вся квартира на ушах стояла: поджигатель, поджигатель!.. А парню просто впечатлений хотелось, играть-то было не с кем...
– Юля, - представилась женщина.
– Попробуйте пирожки, я сама пеку.
Выглядела она значительно моложе мужа, и тот явно этим гордился.
– Ну что, Эрик?
– он поднял на уровень глаз свою чашку, словно собираясь чокнуться со мной.
– Гуляешь? Я смотрю, и ты женился. Молодец, вот как надо. Детишки уже есть?
– Ждем.
– Вот молодец, - дворник захихикал.
– А жена где? Чего один?
– Я вообще-то к вам... по делу, - говорить мне было трудно.
Он отставил чашку:
– По какому делу?..
– Есть одна просьба... личного характера.
Дворник покосился на жену, и та вдруг встала, словно прочла его мысли, и вышла из комнаты, мурлыча песенку.
– Эрик, что... опять?
– Да. Если вам не трудно. Заплатить могу деньгами или талонами, мне все равно. Только, если можно, пусть ваша жена как-нибудь... ну...
– Уйдет в магазин? Чтобы купить себе, скажем, какую-то обновку?
– дворник хитро улыбнулся. От его былой щепетильности в этом вопросе не осталось и следа.
– Да, и на обновку я ей добавлю, - я вздохнул.
Он покивал, потом спохватился:
– А что ты опять натворил-то?
– Простите - на этот раз я не скажу. Слишком у меня уже взрослые приключения, это не мелочь из буфета таскать.
– А я, выходит, твоя палочка-выручалочка? Хорошо. Юля сейчас уйдет.
Я протянул ему деньги, довольно много - не помню, сколько, двигался я как в тумане. Он вышел, заговорил на кухне с женой, та удивленно что-то воскликнула, но сразу же утихла и робко зашла в комнату переобуться.
– До свидания, - она взяла с вешалки пальто и поклонилась мне.
– До встречи...
Мы остались с дворником одни, и я ощутил вдруг мелкий, какой-то детский страх перед ним, и вместе с этим страхом внутри у меня ожило знакомое тепло, ровное, тлеющее, почти успокоительное.
– Кушетку-то я выкинул, - заметил дворник.
– И тот ремень тоже, совсем он истрепался. Знал бы, что ты еще зайдешь, оставил бы его специально для тебя. Ну да ничего, у меня другой есть, даже лучше - прочней, - он открыл дверцу желтого платяного шкафа.
– Вот этот подойдет? Настоящая кожа, совсем как офицерский...
– Да мне все равно, - я закрыл глаза, покачиваясь на стуле.
– Что ты будешь делать, если я уеду?
– усмехнулся он.
–
Не могу сказать, что мне нравится страдание, но я понимал - это необходимо, хотя бы для того, чтобы лишние мысли без остатка выветрились из головы, и можно было, наконец, отдать все свои долги, не терзаясь больше угрызениями совести.
В этот раз было значительно больнее, чем тогда, в детстве. То ли сказывался другой, более жесткий ремень, то ли дворник не столько выполнял мою просьбу, сколько вымещал на мне какое-то давнее раздражение - не знаю, во всяком случае, я едва сдерживался, чтобы не вскрикивать от каждого удара.
– Лежи тихо, - он замахнулся в очередной раз.
– Не хватало мне еще, чтобы жильцы управдому написали.
Восемь, девять, десять... я пытался считать, но обжигающая боль, казалось, парализовала мысли.
– Хватит!..
– я понял, что не выдержу.
– Ничего не хватит. Ты человек взрослый и грехи у тебя тоже взрослые, что же ты, хочешь, чтобы тебе по детской норме доставалось?..
И дальше - одиннадцать, двенадцать, тринадцать...
– Больно! Не надо больше!
– завопил я, пытаясь подняться.
– Тихо! Я знаю, что больно, - дворник с силой прижал мое лицо к жесткому шерстяному покрывалу.
– Ну-ка, рассказывай, что ты там натворил. Рассказывай, а то я не перестану.
Это неожиданное и незапланированное насилие мгновенно выбило меня из колеи, и почувствовал, как из глаз потекли слезы:
– Я не могу сказать! Зачем вам! Да перестаньте, пожалуйста, хватит!..
Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать...
– Гаденыш, - с веселой злостью отозвался дворник.
– Вот гаденыш какой! Да, больно, и это еще не все. А тому человеку, который из-за тебя страдает - ему не больно? Думаешь, я идиот? Не понимаю, во что на этот раз ты вляпался?..
– Ради Бога, перестаньте!
– я задыхался от боли и слез, но вырваться никак не мог, его каменная рука крепко удерживала меня за шею.
– Я все поправлю, я разберусь, только больше не надо!..
Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать...
И тут я "поплыл", но не так, как с Яной - тогда это было опьяняюще приятно, а сейчас у меня просто наступил шок, но само ощущение отрыва души от тела было очень похоже, и я успел удивиться, что такие разные вещи, как боль и наслаждение, вызывают у меня такую сходную реакцию.
Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять...
Очнулся я от струек ледяной воды, разбивающихся о мой лоб, и открыл глаза. Дворник стоял со стаканом в руке и добродушно хмурился:
– Ну, ты как?
Я осторожно пошевелился, подвигал затекшими руками, перевернулся на спину и, морщась от боли, натянул брюки. Разговаривать с этим человеком мне совсем не хотелось.
– Нормально?
– он говорил ласково и мягко, словно с больным.
– Не обижайся, ты же сам просил.