Белые Мыши на Белом Снегу

Постникова Екатерина

Мы вышли в синюю морозную ночь, и Полина, раскрасневшаяся, смешная, ухватилась за мою руку:

– Ой, Эрик!.. Скользко как!

Скользко было не более, чем час назад, но ноги ее отказывались слушаться, и, наверное, тротуар сам куда-то плыл под ними.

Мороз усилился, мы дышали густым белым паром, а над нами, над городом, сияли иголочки холодных зимних звезд. Я перехватил сверток, который, казалось, стал теперь заметно тяжелее. Что там все-таки?.. Неуловимая какая-то вещь, может, даже ценная.

Человек с портфелем уже покинул свое место и шагал нам

навстречу, к гостеприимным дверям кафе. Вблизи он оказался почти стариком с тонким, будто насквозь просвеченным лицом и быстрыми внимательными глазами.

– Простите, вы не подскажете мне время?
– точно на середине проспекта мы встретились, и человек тронул меня за рукав.

Я полез искать часы, задрал рукав, тупо поглядел на свое запястье. Ах да, часов нет. Забыл. Такое случается со мной нечасто, но все же случается.

– Что, время?
– Трубин рассеянно сунул руку в карман, досадливо улыбнулся.
– И у меня нет. Закон подлости!
– он засмеялся, весело посмотрел на незнакомца.
– Мы выходили, было около двенадцати. Может, без пяти...

– Да?
– незнакомец чуть встрепенулся и машинально закрутил на весу левой кистью, вытряхивая из рукава пальто браслет с часами.
– Хоть поставлю... Отставать вдруг начали, представляете?.. Пятнадцать лет шли секунда в секунду, и вдруг сегодня...

– Боже мой, до скольких же работает это кафе?
– Полина, сытая, веселая, висла на мне и глупо улыбалась.

– До утра, деточка, - мягко сказал человек с портфелем.

Машин не было ни одной, и мы стояли кучкой на узком газоне, разделяющем проспект надвое. Летом этот газон зеленый, на нем высаживают траву и красные маки, но зимой он - всего лишь островок заледеневшей, каменной земли, неотличимый по твердости от асфальта.

На секунду я увидел нас со стороны: трое мужчин, двое из которых немолодые и солидные, а один - молодой и одноглазый, и просто одетая девчонка. Все четверо - кружком вокруг символической оси, и не только они, но и темные громады домов с разбросанными по фасадам оранжевыми окнами, и фонари, и звездное небо, и маленькая луна...

...А потом, неожиданно, жестоко в своей неожиданности - я один. Небо на месте, но почему-то прямо перед глазами, не нужно задирать голову, чтобы его увидеть, и летит к нему медленно-медленно, даже величественно, простая деревянная дверь с какой-то белеющей в темноте табличкой...

Такое растяжение времени можно объяснить, но в тот момент я совершенно ничего не понял и ни о чем не подумал, потому что кафе, из которого мы только что вышли, больше не существовало - не помню ничего, кроме двух картинок, первой и последней, но ведь был же взрыв - и я его не услышал. Кафе брызнуло во все стороны острыми кирпичами, стеклами, рваной арматурой, кусками дерева, мелкими осколками посуды, похожими на выбитые зубы, и все это сыпалось, сыпалось дождем на меня, лежащего, а потом вокруг взвыло, загрохотало - я обрел слух и сразу закричал.

Не верьте людям, которые говорят: я видел взрыв. Может быть, на войне это и возможно, но в обыденной жизни, в мирном городе, ночью, когда вдруг взлетает

на воздух обычное, заурядное кафе, взрывная волна хватает тебя и швыряет об асфальт гораздо раньше, чем сработают твои зрительные нервы. Я помню, что как раз пытался разглядеть в освещенном окне улыбающееся лицо той женщины - то есть, смотрел-то в нужную сторону. Но вот с в и д е т е л е м взрыва так и не стал.

Я оказался его жертвой. Где-то в мертвом, полном лишь падающих предметов воздухе, в нескольких сантиметрах от меня, раздался тоненький стон, сразу заглушивший грохот: "Ма-ма...".

– Полина!..
– я попытался сесть, но смог лишь повернуть голову и сразу застыл от испуга.

Через проспект, в безопасной дали от моего тела, было светло и жарко, там разгорался нестерпимый огненный день с черными тенями от каждого камешка, рваная рана в стене высокого кирпичного здания выплевывала сгустки ослепительного огня, а с неба все падало, падало что-то, и лежали люди - Полина рядом со мной, раскинув руки, Трубин у фонарного столба, скорчившись, и в отдалении, больше похожий на набитое трухой пальто - человек с портфелем. Правда, портфеля не было, как не было и моего злосчастного свертка.

– Полина!
– я дотянулся до безжизненной руки девушки и сжал ее пальцы.
– Ты живая? Полина! Поверни голову!..

Она послушалась, и я увидел в пляшущем свете пожара ее белое лицо с черными дырами глаз:

– Эрик... ноги мои...

Трубин тоже зашевелился, сел, обхватил руками голову. Неподвижным оставался только незнакомец, и я почему-то подумал, что он мертв, слишком уж неестественной выглядела его поза, странно вывернутая, будто у куклы.

Со всех сторон к нам уже бежали черные фигурки, кто-то кричал, что надо найти телефон и вызвать пожарную команду, появился постовой и принялся заливисто свистеть, в домах светились уже все окна, и из них выглядывали люди - сотни людей. Я поднялся на четвереньки, подполз к Полине:

– Что - ноги? Ты сесть можешь?

Она пошевелилась, оперлась на локти, скорчила гримасу:

– Нет, не могу... по-моему, ноги... может, сломаны?..

Сквозь юбку и чулки я быстро ощупал ее кости, но они казались целыми. Полина стонала.

К нам, оскальзываясь, подбежал молодой парень в телогрейке, упал с размаху на одно колено, схватил меня за руку:

– Вы - пострадавшие? Сейчас. Мы уже позвонили.

– Помогите девушку перенести, - я с трудом поднялся на ноги, не удержал равновесия, ухватился за его плечо.
– Черт...

– Да-да, - он с готовностью поднялся и крепко взял меня под руку.
– Держитесь... сейчас мы вас... минутку...

– Я сломала ноги?
– жалобно сказала Полина.

– Похоже, нет, - я стоял, чувствуя, как мир вертится вокруг меня все быстрее и быстрее.

На проспект вылетела "скорая помощь", пронеслась, вертя синей мигалкой, мимо взбудораженных домов, и с визгом затормозила на нашей стороне. Мой спаситель замахал руками, и через минуту нас уже грузили. Носилки были только одни, на них уложили Полину, которая все повторяла свой вопрос: