Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– Папа, я пить хочу, - девчушка по-хозяйски цапнула меня за ухо.
– Мама всегда носится, бросает ребенка.
Я огляделся в поисках хоть какой-нибудь воды, но ни графина, ни бутылки поблизости не оказалось.
– Котенок, а что тебе принести?
– я улыбнулся, сдерживая нервную дрожь.
Она лукаво и умно посмотрела на меня, словно понимала, что происходит, и сделала вид, что задумалась. На самом-то деле, кажется, она отлично знала, чего хочет - или не хотела пить вообще.
–
– подбодрил я, краем глаза отмечая, что Голес раздражается все больше.
– Хочу крем-соду, - возвестила девочка.
– Где же я тебе ее возьму?
– В буфете, - она развела ручонками.
– Выйди и иди налево. Там на двери нарисованы ложка и вилка. У тебя деньги есть?
– Кажется, есть, - я похлопал по зазвеневшему карману.
– Эрик, ты никуда не пойдешь, - тихо и предостерегающе сказал Голес.
– Слушайте, ребенок пить хочет. Что за новости? Я куда-то сбегу, по-вашему? Из подвала?
– Ничего, мамаша придет, купит ей воды, - ворчливо отозвался дознаватель.
Я чувствовал: надо вырываться любым способом, иначе этот человек ради моего признания в несуществующем преступлении сделает все - и "лакмус" в этом списке может оказаться самой безобидной штукой. В ход запросто пойдут угрозы, кулаки, еще что-нибудь неприятное и страшное...
– Да погодите вы, Голес...
– начал я укоризненно, но тут мне помогли.
Девочка, которая слушала наш разговор с все возрастающим любопытством, вдруг набрала полную грудь воздуха и заорала, заставив нас обоих вздрогнуть:
– Я - хочу - пи-ить!!! Ты чего к нам лезешь?! Уйди отсюда, пришел, понимаешь, и командует! Пить хочу, пить!!!..
В коридоре зашумели голоса. Девчонку, похоже, тут многие знали, и ее вопли взбудоражили специалистов всех номеров сильнее, чем неведомые посторонние на территории.
– Борис, у вас там все нормально?
– крикнул кто-то, обращаясь, видимо, к парню с блокнотом, который почему-то никак не возвращался.
– О Господи, - пробормотал Голес, почти с ненавистью глядя на девочку.
Она примолкла, ожидая.
– Ладно, - наконец, решился он, - я принесу тебе. Где ключи от комнаты?
– Там, - малютка указала пальцем на гвоздь, вбитый в стену у дверного косяка. На нем болтался плоский ключ с клеенчатой биркой "307".
– Хорошо. Я вас закрою.
Он вышел, два раза повернув ключ в замке и сказав кому-то: "Все хорошо, девочка просто капризничает".
– Я не капризничаю, - пожала крохотным плечиком моя малышка и вдруг поманила меня пальцем, кивая куда-то в угол.
– Возьми трубку, скажи: "Центральный".
– Как же ты сообразила?
– я удивленно вглядывался в ее большие хрустальные глаза.
– Он хочет сделать
Торопливо поцеловав в щеку, я оставил ее на стуле и подбежал в небольшому телефонному аппарату, притаившемуся на тумбочке за стеллажами.
В трубке раздался гудок, и приятный женский голос произнес мне в ухо:
– Коммутатор.
– Центральный, пожалуйста, - попросил я.
– Ждите.
Щелкнуло, запел тонкий зуммер, и другой голос, мужской, весомый, как контрабасный аккорд, представился:
– Центральный пост, Изумрудов, слушаю.
– Будьте добры, - как можно спокойнее сказал я, косясь на дверь, - разыщите специалиста-один Трубина, пусть возьмет охрану и подойдет в кабинет триста семь.
– Что-то случилось? Охрана вся на объектах.
– Требуется помощь его родственникам, дочери и внучке. Здесь человек, который, кажется... кажется...
– Он посторонний?
– контрабасный голос встревожился.
– Да, посторонний, из города...
– я торопливо придумывал, что еще сказать такого, что заставило бы его поспешить.
– Он выдает себя за дознавателя, но... странно себя ведет. Угрожает, не выпускает никого из комнаты, надел на женщину наручники...
– я умышленно не объяснил, о какой женщине идет речь.
– Ребенок боится.
– Хорошо, сейчас разберемся, ждите! Борис, а это ты, что ли?..
– голос вдруг сделался испуганным.
– Да, - буркнул я и повесил трубку.
Голеса все не было. Я вернулся к девочке, сел рядом, погладил ее по голове, переводя дыхание.
– Что сказали?
– поинтересовалась малютка.
– Сказали, разберутся, - я пожал плечами.
– Ага, - она кивнула.
– теперь начинай злить этого лысого хрена.
– Помилуй Бог, да зачем же?
– А затем, - она поглядела на меня, как на неразумное дитя, - что охранник придет. Вы должны ссориться, он должен быть злым, кричать, понимаешь? Не давай ему спокойно разговаривать. У нас охранники не любят, когда кто-то орет.
Я покивал, все больше удивляясь ее сообразительности.
Еще несколько минут было тихо. То, что нет Голеса, меня не удивляло. Возможно, в буфете очередь. Но куда Борис-то девался? Неужели туалет так далеко? Или Ивкина там надолго застряла? А может... может он все-таки правильно понял мои отчаянные взгляды и пошел за помощью, отпустив продавщицу на все четыре стороны?..
Завертелся ключ, и я напрягся. Девочка же равнодушно уткнулась в чистый лист бумаги, разрисовывая его какими-то каракулями.
Вошел Голес, недовольный и какой-то взъерошенный, с бутылочкой лимонада в руках: