Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
Мила осторожно просочилась сквозь выбитое дверное стекло, встала изнутри, глядя на меня нежно и грустно:
– Знаешь, что? Спасибо. Я не ожидала. Он... он хотел, похоже, меня изнасиловать, а не убить, но не знаю, что хуже. Спасибо, мой хороший. Ты настоящий мужчина.
Я кивнул и, сколько мог, проводил ее взглядом - на один пролет вниз. Потом повернулся к двери спиной, глубоко вздохнул и неожиданно для себя засмеялся.
Мне вспомнилось, как я - физически - стал мужчиной, и было это даже не столько смешно, сколько
* * *
Странная все-таки штука - человеческая душа. Я перестал горевать о родителях, они словно ушли, взявшись за руки, в параллельный мир, и совсем другие вещи стали волновать меня, их сына.
Гладкие таблетки - я глотал их автоматически, трижды в день перед едой, почти не думая о том, какие изменения в моем теле вызывают эти крохотные капельки неизвестного мне вещества. А изменения были, и заметила их Хиля.
– Что ты принимаешь?
– темным осенним утром она, сонная, чуть отстранилась от меня под одеялом, протянула руку и включила ночник.
– Эрик, ты ничего такого сейчас не чувствуешь?
Я - чувствовал, но ощущение это было скорее неприятным, дискомфортным, мешающим.
Хиля осторожно откинула одеяло:
– У тебя третье утро так. Раньше не было.
– Раньше я не был мужчиной.
– А теперь?
– он смотрела темными, почти испуганными глазами.
– Ну, теперь, наверное...
– я не знал, что ей сказать. Дискомфорт пропал, вместе с ним исчезло и то, что пугало Хилю - все стало по-прежнему. Странно - меня не смущало, что она видела э т о. Наоборот, я скорее гордился.
– М-да. А зачем, Эрик?
– Зиманский сказал, что у меня не хватает тестостерона. Это он дал мне таблетки.
– Я догадалась. Но зачем, зачем? Ему-то какая разница?
– Хиля, если тебе это сейчас не нужно, значит, ничего и не будет. Но я должен стать... полноценным, просто так, для себя.
Она сердито посмотрела на меня:
– Ты всегда был полноценным. Неужели ты думаешь, что без... этого ты не был человеком?
– Человеком - да, но...
– Какое "но"? Главное - быть человеком, Эрик.
В тот день, собираясь на службу, я не мог отделаться от странного ощущения, что Хиля меня боится. Я и сам себя опасался.
Вечером зашел Зиманский с толстым кремовым тортом, украшенным затейливыми розами. Такие торты продавались в центральном гастрономе по специальному праздничному талону.
– Что, действует?
– еще в прихожей он заметил мой тревожно бегающий взгляд и заулыбался.
– Вот и отлично. А я тут... в общем, у меня день рождения, если вы не против.
Из кухни на голоса выглянула Хиля в домашнем платье и фартуке, с забранными под белую косынку волосами:
– Что ты сказал?
– День рождения. Я специально не говорил до сегодняшнего дня, чтобы вы с подарком не суетились. Давайте просто посидим, чайку попьем?
Длинный
– И в должности повысили, - объяснил Зиманский, снимая галоши и уверенно проходя в комнату.
– Теперь я старший инспектор, начальник маленького отдела. Трое подчиненных, и все - девушки.
– Ну, может, семью хоть создашь, - Хиля поставила его торт на середину стола.
– А то лет тебе сколько, и все один.
– Сколько? Всего-то тридцать четыре, - Зиманский засмеялся, заметив ее удивление.
– Ну да, выгляжу моложе. Стараюсь быть в форме.
– Сам-то случайно таблеток не пьешь?
– Хиля прищурилась.
– Да нет, мне без надобности. Я - человек до отвращения здоровый, у нас больных не держат.
Я еще не знал, что именно в тот день - день рождения моего друга - все рухнет в нашей жизни, превратится в пепел, а потом, возродившись, покатится по совершенно иному пути. Я не знал еще, что перейду ночью в параллельный мир, но не в тот, куда ушли мои родители, а еще в какой-то, неуютный и странный, и не буду в нем счастлив.
Все было хорошо - пока хорошо. Но грозная перемена уже стояла за дверью в гулком подъезде, готовая войти без стука в нашу нарядную квартирку, еще не обжитую, но раскрашенную, как цветами, узорами наших надежд на будущее...
Наверное, я все-таки это почувствовал - сейчас и не помню. Возможно, память просто дорисовывает несуществующие детали к той далекой, размытой цветной картинке. Но на секунду мне показалось: что-то случится. Хиля протянула тонкую руку за заварочным чайником, весело болтая с Зиманским, и меня кольнуло в самое сердце: какая же она красивая, какая чистая, невесомая, нереальная, и все-таки что-то случится, что-то изменится, и очень скоро...
Утром, в автобусе я, помню, снова думал о нашем ребенке и пришел к окончательной мысли, что это будет девочка. Даже имя ей придумал - Елена. Она будет похожей на Хилю в детстве, такой же тоненькой, слабенькой, бесцветной, и я буду беречь ее от любого сквозняка. Никаких детских садов, пусть мать сидит с ней дома. Никаких гулянок допоздна, игр на холодном ветру, чумазых мальчишек, норовящих дернуть за косу. Она будет много читать, ходить с нами в театры, я накуплю ей игрушек - пусть мирно возится с ними в уголке, под присмотром Хили.
И вдруг - в тот момент, когда моя жена потянулась за чайником - меня словно окатила ледяной водой странная, нелогичная мысль: никакого ребенка не будет. Тестостерон тут ни при чем, просто не будет ребенка, и все.
Потом мысль улетучилась, я включился в разговор, попробовал сладкое, с синтетическим привкусом, вино, принесенное Зиманским, почувствовал головокружение, но выпил еще, и еще. Все отодвинулось, как при болезни, смягчилось, стало нечетким и теплым, плывущим мимо меня, как облака.