Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– Где взял?..
– Хиля просунула голову между нами.
– Не поверишь - в кустах валялся за городом. Сейчас-то я понимаю, что рекой, наверно, подмыло могилу, но тогда мне казалось, что череп - это нечто сверхъестественное, вроде знака свыше. А сестра, конечно, испугалась до полусмерти и давай визжать!..
– Я бы тоже испугалась.
– Ты - другое дело. Кроме как в школе, ты череп увидеть нигде не могла. А сестра моя ужастиками с детства увлекалась, я от нее такой реакции и не ждал. Ой, влетело мне!..
– Зиманский рассмеялся.
–
– Что, Эрик?
– Нет... Просто ты хорошо выглядишь.
Она прерывисто вздохнула, но больше ничего не спросила. Вид у нее был недовольный и встревоженный, словно у человека, только что получившего повестку в суд и не понимающего, в чем он провинился. Наверное, я все-таки вел себя странно.
Квартира наша изменилась настолько, что в первую минуту я не понял, где нахожусь, дома или в гостях. Началось с прихожей: там висела металлическая вешалка в виде изогнувшего хобот слона, а стены были раскрашены пальмами и райскими птицами. Я даже понял, откуда это срисовано - из детской энциклопедии "Мир вокруг нас".
В комнате, улыбаясь, Хиля повернула выключатель, и я остолбенел. На ровных выбеленных стенах от пола до потолка извивался зеленый плющ, горели ярким цветом маки, анютины глазки, розы, висели гроздья дикого винограда, лезли из травы ландыши. Вокруг печки и раковины кто-то возвел прочную стену с дверью, так же раскрашенную цветами. Заглянув туда, я увидел настоящую кухню: все белое, чистое, много посуды, кафеля, здесь же - газовая колонка и плита, питающиеся от большого красного баллона, и ванна, отгороженная прозрачной занавеской. В стене у ванны виднелось маленькое, в четыре кирпича, окошко с новой рамой и цветком на подоконнике.
– Это - сюрприз?
– обалдевший, я повернулся к Зиманскому, который стоял позади меня, даже не сияя, а просто тлея своей радостью.
– Не совсем, - он оглянулся на Хилю и кивнул ей.
– Я же обещал тебе приемник?
– Ну, обещал. Хотя..., - я почувствовал досаду, - ты и так много для нас делаешь, какой еще приемник.
– А вот такой!
На столе, словно по мановению волшебной палочки, возникло нечто. Моя жена, улыбаясь, поставила э т о на новенькую белую скатерть и отошла на шаг, давая мне полюбоваться.
Экрана на этот раз не было, и я вздохнул с облегчением. Ничего такого не было - обычное радио, хотя и очень красивое, в блестящем серебристом корпусе с такими же блестящими, словно начищенными кнопками.
– Работает!
– с плохо скрытым восторгом сказала Хиля.
– Мы проверяли!
– Понятно, работает, - добродушно проворчал Зиманский.
– Слава Богу, для него достаточно вашего напряжения в сети. Музыку я тоже привез, на год вам хватит удовольствий.
– Музыку?
– я озадачился.
– Как это: приемник - отдельно, музыка - отдельно?
– Ну да, - Зиманский включил
– Музыка вставляется сюда. Хиля, где кассеты?
Всем известно, что "кассета" - это катушка с фотопленкой, убранная в маленький цилиндрический футляр, и ничто другое. Но несколько одинаковых прямоугольных коробок, которые моя жена принесла из буфета, не имели ничего общего с фотографией, кроме, разве что, пленки внутри. Посмеиваясь, Хиля и Зиманский смотрели на мое лицо, пока я (тупо, наверное) вертел в руках одну из этих штук.
– Дай сюда, это слушать надо, а не рассматривать, - Зиманский забрал у меня вещицу, аккуратно вставил ее в устройство, закрыл дверцу и нажал кнопку.
Я ожидал чего угодно: синего свечения, картинок, а может, и того, что непонятный приемник вдруг начнет меня фотографировать. Однако - действительно заиграла музыка!
Надо сказать, по-настоящему удивляться я не умею. Всех чувств хватает минут на пять, а потом все становится на свои места. Подумаешь, коробочки с музыкой! Наука на месте не стоит, мало ли что успели изобрести, пока я валялся в бреду и смотрел многосерийные кошмары...
Песня была хорошая, очень хорошая, про любовь к Родине - я такие обожаю. Пела женщина, и в голосе ее чувствовались неподдельные эмоции, словно она не пела, а буквально жила этим.
"Я, ты, он, она - вместе целая страна,
Вместе - дружная семья..."
– Здорово, - Хиля разливала нам чай, отгоняя Ласку, которая норовила забраться на стол и понюхать поющий ящичек, - прямо как в музыкальном театре. Но это не так удобно, как пластинки. Представляешь, чтобы снова послушать песню, надо обратно пленку перематывать! А я все время на начало не попадаю, то недолет, то перелет.
– Привыкнешь, - Зиманский по-хозяйски положил себе яблочного варенья и принялся дуть на чай.
– А вообще, - Хиля уселась рядом со мной, - мне нравится. А тебе, Эрик?
Я не знал, что ответить. Сказать "нравится" - значит, немного соврать. Радио, в котором надо перематывать пленку - это как-то... А с другой стороны, и "не нравится" сказать нельзя, потому что песни одна другой лучше.
– Ничего, - я вежливо улыбнулся.
– Так я и думал!
– Зиманский захохотал и хлопнул себя по коленке, испугав котенка.
– "Ничего"!.. Ты, Эрик, меня приводишь в настоящее умиление.
– Ты обиделся, что ли?
– Брось. Мне весело! Я к тебе просто неравнодушен - до того ты забавное существо.
– Не надо так говорить о моем муже, - неожиданно ощетинилась Хиля, сверкнув на Зиманского глазами.
– Еще раз скажешь, дам ложкой по лбу. Ты меня знаешь.
– Все, все!
– он поднял руки.
– Понимаешь, Эрик, мы тут как-то говорили о тебе, и я вот так же выразился - "существо". Но это же любя!
– Достаточно того, что я его люблю, - моя жена надулась, но тут же смягчилась.
– Ладно, Егор. Как ты говоришь - "проехали".