Белый, белый снег… (сборник)
Шрифт:
Но и этого ему мало – привез из дома записную книжку, куда заносит все новые, какие только услышит.
Еще он захватил с собой фотоаппарат. Обещал по окончании сборов одарить всех фотографиями.
В палатку заглянул Андрюша Кавтаев – из третьего отделения.
– Ребята, дайте спичек.
Мохов бросил ему коробок.
Отсыпав половину, Кавтаев поблагодарил и повернулся к выходу, но вдруг застыл как вкопанный…
– Это кто? – спросил он, внимательно вглядываясь в прилепленный над входом снимок.
На фотографии красовалась раскинувшаяся в неприличной позе обнаженная негритянка… Увеличенную копию с эротического журнала привез недавно из поселка Балашов. Качество снимка оставляло желать лучшего, но кое-что рассмотреть было можно.
– Кто это? – снова спросил Кавтаев.
– Да так, – многозначительно изрек Рудин, – приходила тут одна. Пьяная… Шурик ее и сфотографировал.
– А чего она темная какая-то?
– Так освещение какое? – обиженно отозвался из дальнего угла Мауров.
– Во дают! – покачал головой
Уходя, Кавтаев заговорщически подмигнул и сказал:
– Если еще раз придет – позовите.
– О чем разговор, Андрюша! – с чувством произнес Рудин. – Обязательно позовем!..
Едва за гостем опустился полог, палатка взорвалась истерическим смехом.
Несмотря на свои тридцать лет, Андрюша Кавтаев оставался большим ребенком. Был он весь какой-то нескладный, неловкий. За себя не мог постоять совершенно. Поэтому часто становился предметом насмешек и всевозможных розыгрышей.
Его наивность просто поражала…
Две недели назад Кавтаев выпросился у командира в увольнение – съездить на выходные к семье. Его, как многодетного отца – трое у него – отпустили. Но до дома он так и не доехал.
Дело в том, что, отправляясь в дорогу, Андрюша прихватил с собой в качестве сувенира – гранатомет. И, может быть, все сошло бы ему с рук, но он решил прямо в вагоне похвастаться подарком старшему сыну. Разложив на столике части грозного оружия, на глазах у перепуганных пассажиров начал его собирать. А тут как раз наряд транспортной милиции проходил… В общем, вместо домашней постели попал Кавтаев на нары гауптвахты. Хорошо еще, что гранатомет был учебным – замяли дело. А то бы…
В баню на этот раз едем с вениками.
Вчера капитан Соловьев перед строем поинтересовался, кто умеет веники вязать.
Не успел он закрыть рот, как от толчка в спину я вылетел из строя и по инерции сделал два шага вперед. Следом за мной вышел Рудин.
– Мы, товарищ капитан! – крикнул он.
Растерявшись, я дернул Рудина за рукав и прошипел ему в ухо:
– Ты что, сдурел? Я понятия не имею…
Но он только ухмыльнулся в ответ. Вероятно, это могло означать «я тоже».
Капитан Соловьев отозвал нас в сторону.
– Сегодня после обеда займитесь.
Рудин как-то сразу поскучнел.
– А сейчас что?
– На занятия…
Рудин замялся, переступая с ноги на ногу. Потом шумно втянул перебитым носом воздух и, глядя куда-то мимо офицера, задумчиво сказал:
– Вообще-то я давно не вязал… Разучился… Забыл уже…
Капитан Соловьев махнул рукой:
– Ладно, идите сейчас.
– Ага! – радостно кивнул головой Рудин. – А сколько надо?
– Сколько сделаете…
Капитан дал нам пассатижи и проволоку. Топор мы взяли в палатке дневального. Складной нож одолжили у Мохова.
– Ты в самом деле умеешь веники вязать? – спросил я у напарника.
– Нет, – честно признался он.
– Чего же ты тогда напросился? Меня втянул…
– Ничего, все будет о\'кей? – решительно сказал Рудин и хлопнул ладонью по стволу высокой березы.
– Вот эту руби.
Когда дерево рухнуло, я принялся отсекать сучья, а Рудин выбирал тоненькие веточки, и, обрезая ножом, складывал в кучу. Потом стали вязать.
Через пять минут первая пара была готова. Рудин свой веник сделал хорошо. А у меня получилось нечто среднее между веером и опахалом. Пришлось рассыпать и начать все заново.
– Слушай, – оказал Рудин, когда три веника были готовы, – чего-то я устал. Пойдем, передохнем.
Мы забрались в палатку и развалились на нарах. Народ ушел на занятия, поэтому в лагере было тихо. Обстановка располагала ко сну, и мы не стали с ним бороться…
После обеда вернулись к срубленной березе. С энтузиазмом взялись за дело.
– Слушай, – вздохнул Рудин, когда мы связали по венику, – чего-то я устал…
В общем, за день на двоих у нас вышло пять веников. Подозреваю, что капитан Соловьев рассчитывал как минимум на пятьдесят.
Однако напарника моего это не смутило. Из жалкой кучки он отобрал пару, что получше, и сказал:
– Вот нам… А остальное – ему…
По дороге к лагерю меня начала мучить совесть. Но Рудин был невозмутим:
– Пусть и за это спасибо скажет.Хорошо после баньки посидеть на свежем воздухе. Ветерок прохладный обдувает, листва над головой шумит – благодать.
Скинулись… Мауров с Моховым сходили в магазин, принесли сигарет и трехлитровую банку яблочного сока.
Мауров попытался сдернуть крышку о край скамейки, но у него ничего не вышло. Тогда Балашов взял банку, обхватил ладонями горловину и нажал снизу большими пальцами на выступающий металлический ободок. Крышка податливо отогнулась. Сорвав ее, Балашов отхлебнул через край и пустил банку по кругу.
Мимо, подозрительно косясь, прошли несколько смуглых черноволосых солдат. Один из них, кивнув в нашу сторону, что-то сказал. Мы проводили их настороженными взглядами, вспомнив происшествие, случившееся на прошлой неделе.
Тогда тоже был банный день. Помывшись, второй взвод ожидал машину. Курсанты Зайцев и Петров зашли в столовую, где кухонный наряд наводил послеобеденный порядок. Повару, рядовому Гусейнову, это не понравилось, и он послал чужаков подальше. Слово за слово – завязалась драка.
Из столовой «боевые действия» перенеслись на улицу. С обеих сторон подошло подкрепление. Над головами замелькали латунные бляхи, штакетник
Пытаясь остановить побоище, дежурный по части метался среди дерущихся, стрелял в воздух из пистолета, но все было напрасно…
В лагерь второй взвод вернулся, как из боя: все в лохмотьях, грязные, окровавленные, с распухшими лицами.
Больше всех не повезло Петрову – в драке крепко досталось по голове. Рану перевязали, но ночью вдруг поднялась температура. Он то и дело терял сознание. Срочно нужна была медицинская помощь.
До части дозвониться не удалось – связь забарахлила. Тогда ребята с его отделения решили нести раненого на руках. Положили на плащ-палатку, взялись за четыре конца – и вперед… Четверо несут, остальные отдыхают, потом меняются. И так почти все десять километров… Только перед самым поселком их нагнала попутная машина.
Мы допили сок, и пошли строиться. Толпясь возле бани, услышали нарастающий рев.
Низко, на бреющем, шел боевой самолет. Без труда можно было рассмотреть все детали. Летчик, увидев нас, качнул крыльями. В ответ ему замахали руками, засвистели, закричали…
Когда начали пересчитывать людей, выяснилось, что одного не хватает. Отсутствовал Дима Лиманов – личность в роте известная. Прославился тем, что постоянно задавал нелепые вопросы.
Идут, например, занятия. Подполковник какой-нибудь или майор целый час распинается перед аудиторией, а в конце, как водится, интересуется:
– Вопросы есть?
Все молчат… И тут Дима поднимает руку:
– Можно?
– Пожалуйста, – с готовностью откликается лектор.
– А деньги когда будут давать?..
На «гражданке» Лиманов был дамским парикмахером. Зарабатывал неплохо. Намекал, что имел от постоянных клиенток не только чаевые…
Пропавшего искали долго. Обшарили все закоулки, заглянули на склад, в магазин – нет Димы… И вдруг видим – идет. Но не один, а в сопровождении офицера. Какой-то грустный…
Как оказалось, повод для грусти был. Ведь вели его – на гауптвахту. За что?.. Потом мы узнали, что здесь замешана симпатичная кладовщица Люся.
Сам он рассказывал так:
– Договорился с ней в прошлую субботу, что приду прическу делать. Она адрес сказала. Пришел, позвонил… Только дверь открылась – сзади по лестнице шаги… Поворачиваюсь – наш комбат! Он мне: «Ты чего здесь делаешь?» Я ему: «А ты?..»
Короче, дали Лиманову трое суток за самовольную отлучку.
В баню и из бани нас возят повзводно, на открытой машине. Поэтому, когда едешь обратно, главное, чтобы впереди никого не было. Иначе приедешь грязнее, чем до бани – столько пыли.
Выезжая из поселка, мы увидели на параллельной дороге колонну автомобилей. Сзади к каждой машине было прицеплено по орудию – артиллеристы поехали на стрельбы.
Примерно через километр дороги должны были сойтись. Если они окажутся у развилки быстрее, то в лагерь мы вернемся чернее негров. Это точно…
Сидящие впереди засвистели, застучали по кабине:
– Жми, салага!
Машина рванулась, как пришпоренный конь. Мы вцепились в борта.
Нам повезло – к развилке успели первыми. Пыль глотать пришлось артиллеристам.6
Пошел второй месяц, как мы на службе. Второй месяц – вдали от дома. Захотелось увидеться с близкими, и я отважился на самоволку. Авось не заметят…
В пятницу нам привезли хлеб. Чтобы не идти пешком, попросил водителя хлебовозной машины подбросить до станции. В кабине места не оказалось, поэтому пришлось ехать в фургоне.
Пока выгружали лотки с хлебом, я незаметно переоделся в гражданскую одежду – джинсы, свитер, кроссовки – и забрался в указанный шофером отсек. Громыхнув железом, он запер дверь снаружи. В этот момент я ощутил себя узником, посаженным в одиночку.
Здесь и в самом деле было, как в камере: теснота, стены без окон. Лишь под потолком – маленькая отдушина. Через нее был виден клочок голубого неба.
«Ничего, – подумалось мне, – лучше плохо ехать, чем хорошо идти». Эта истина казалась незыблемой. Однако через несколько минут я готов был утверждать обратное.
Машину подбрасывало на ухабах, мотало из стороны в сторону. Судорожно хватаясь за перегородки, я летал от стены к стене, как мячик. Солнечные лучи раскалили железную обшивку и превратили мое убежище в духовку. Пот струился по лицу, волнами подкатывала тошнота…
Когда дверь наконец открылась и я спрыгнул на землю, мне показалось, что она уходит из-под ног.
Отстояв очередь в кассу, я неожиданно узнал, что билетов на мой поезд нет. Никаких… Что делать?
Я побродил по перрону, подумал и решил: будь что будет – поеду «зайцем».
Боялся, что начнут требовать билеты во время посадки. На этого не случилось… Я благополучно прошел в общий вагон, сел на свободное место.
Пять минут жду – ничего… Полчаса – все в порядке…
Я совсем уж было успокоился, но тут неожиданно рядом возникла молоденькая симпатичная проводница и попросила предъявить билет.
«Все пропало!» – подумал я обреченно.
Выяснив, что я безбилетник, девушка пообещала ссадить меня на ближайшей станции. А пока предложила пройти в служебное купе и заплатить штраф. Она была строга и непреклонна.
Такого поворота я никак не ожидал. Перспектива оказаться неизвестно где, без денег и документов, совсем не прельщала. Очевидно, поэтому у меня открылось необычайное красноречие.
Минут через пятнадцать Таня – так звали проводницу – сказала:
– Понимаешь, я бы тебя оставила, но контролеров полно… Рейд проводится… Если ты попадешься, у меня могут быть неприятности.