Белый, белый снег… (сборник)
Шрифт:
Но, скорее всего он не думал ни о чем. Это люди, привыкшие мерить все на свой аршин, очеловечивают зверей, наделяют их своими добродетелями и пороками, пытаясь перенести в их мир и свой извечный страх перед смертью. В природе другие законы. Уход из жизни там так же естественен и прост, как и приход в нее. И животные, повинуясь инстинкту самосохранения, все же не ведают страха смерти.
И потому могучий и сильный зверь лежал на снегу и молчаливо ожидал исхода. Ему было, наверное, невыносимо больно, но он не выл и не скулил, не просил пощады и не надеялся на снисхождение. Он был диким и вольным зверем, и до конца оставался им.
И столько достоинства было в его черных печальных
Белые птицы на черной воде
В октябре, до снега, хорошо охотиться на зайца «в узерку»: в это время он уже белый, и видно его далеко.
В один из тихих сумрачных дней я шел лесом, посматривая по сторонам, не лежит ли где косой. Обходя по берегу маленькое, похожее на пруд лесное озеро, я увидел в зарослях сухого тростника белое пятнышко. «Заяц!» – мелькнула мысль. Держа ружье наизготовку, стал подкрадываться. Когда подошел ближе, пятно неожиданно раздвоилось и превратилось в двух изящных длинношеих птиц. Пара белоснежных лебедей плавно скользила по водной глади. Следом за ними, словно тени, следовали еще две какие-то серые птицы, похожие на гусей. Очевидно, это были повзрослевшие птенцы-сеголетки.
Я в открытую вышел на берег, думая, что сейчас они улетят. Но лебеди, заметив меня, лишь отплыли подальше от берега и как ни в чем не бывало, занялись своими делами: оглаживали перья, ныряли за водорослями, иногда переговаривались между собой короткими трубными звуками.
Долго я наблюдал за почтенным семейством, но птицы не обращали на меня внимания. Я пожалел, что не захватил с собой фотоаппарат.
Вспомнилось, как мой знакомый рассказывал про случай на весенней охоте. Кто-то из баловства разбил пару, подстрелив одного лебедя. Другой долго, не один день, кружил над этим местом, трубил печально, звал друга или подругу, потом исчез – то ли умер с тоски, то ли улетел дальше.
Сильно тоскуют эти птицы, оставшись в одиночестве.
…Я покурил, бросил окурок в озеро и пошел дальше, а они остались – белые птицы на черной воде.
Ночной гость
Ночь застала меня на берегу большого, богатого рыбой озера. До избушки идти было далеко, и я решил заночевать у костра. Не торопясь приготовил себе ночлег: нарубил елового лапника на подстилку, натаскал сушняка для костра.
Когда-то, много лет назад, в том месте, где я расположился на ночевку, случился пожар, который выжег участок леса и оставил после себя множество погибших деревьев со сгоревшими вершинами и ветвями, но почти не тронутыми огнем стволами. Со временем обожженные деревья, падая друг на друга, образовали непроходимые завалы, густо заросшие кустарником.
Найдя несколько высохших, но еще не упавших деревьев, я расшатал их и выломал из земли вместе с корнями. Притащив к костру четыре таких комля, обеспечил себя дровами на всю долгую августовскую ночь.
Сварив уху, я поужинал и, намазав лицо и руки мазью от комаров, растянулся на хвойной постели. Ночь была безветренной и теплой. Комары звенели над ухом, иногда касались лица, но, почуяв мазь, тут же отлетали. В безоблачном небе, как алмазы на черном бархате, холодно поблескивали крупные звезды. Костер горел ровным оранжевым пламенем, время от времени негромко потрескивал и бросал в ночное небо снопы рубиновых искр. Под тихое гудение огня, нудный звон комаров и мерный плеск ленивых волн я уснул.
Сколько проспал – не знаю. Проснулся внезапно, как от толчка. Подняв голову, огляделся вокруг. Какое-то неясное чувство тревоги зародилось во мне. Напряженно
Но тихо и спокойно было вокруг. Ни один листок не трепетал, ни одна былинка не шевелилась. Лишь робкие волны накатывались на берег и чуть слышно шуршали прибрежным песком. Поправив рюкзак в изголовье, я снова смежил веки. И вдруг… Я отчетливо услышал, как сухо щелкнула сломанная ветка, затем прошелестела трава – и снова легкий хруст.
В одно мгновение я оказался на ногах.
– Эй, кто там! – крикнул в темноту осевшим голосом.
В ответ – молчание.
Сомнений не оставалось: кто-то осторожно подкрадывался к костру. Но кто и зачем? Если зверь, то почему после моего окрика он не шарахнулся прочь? А если человек, почему затаился и не отзывается? Тщетно вглядывался я в ночную темноту, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.
Через некоторое время я опять услышал неясные шорохи. Они раздавались все ближе. Кто-то невидимый шаг за шагом приближался к месту моего ночлега. Я поднял с земли топор и, крепко стиснув его в руках, встал спиной к костру. Сжимая отполированное ладонями топорище, ждал развязки.
Почти прогоревший костер играл слабыми бликами на зарослях кустарника, к которым вплотную лепился клок высокой густой травы. Услышав в очередной раз таинственный шорох, я случайно бросил взгляд на эту траву и увидел, как дрогнули и зашевелились упругие стебли.
Тут я все понял и, облегченно вздохнув, опустил топор. Я еще не видел пришельца, но было уже совершенно ясно, что никакой опасности для меня этот ночной гость не представляет. Судя по всему, он был не больше кошки.
Уже не со страхом, а с любопытством вглядывался я в сплетение травы. Наконец в самой кромке травяного клина я увидел небольшого темного зверька. Собственно, видно мне было лишь остренькую мордочку с треугольными ушками и сверкающими бусинками глаз. Тело зверька надежно скрывала густая трава. Желая рассмотреть его поближе, я в несколько прыжков достиг края травы, но зверек, опередив меня, черной молнией мелькнул и скрылся в нагромождении упавших деревьев.
Я вернулся к костру… Подбросив сушняка, улегся возле огня, с улыбкой вспоминая недавнее происшествие. Ночного гостя я, конечно, узнал – это была куница. Но что так неудержимо влекло ее сюда? Почему не испугалась она запаха дыма, огненных бликов, моего окрика? Очевидно, это был совсем молодой зверек. Взрослая куница – очень осторожный хищник, и, конечно, она никогда бы не отважилась на такую авантюру.
Осенний ток
Когда я вышел на сухую гриву, острым мысом вдававшуюся в болото, едва-едва начало светать. Решив немного передохнуть, присел на поваленное ветром дерево. Справа, в редком сосняке, тонко свистели рябчики. Я достал манок и, собрался было пересвистываться с ними, как вдруг услышал бормотание тетерева-косача. Булькающий, вибрирующий звук исходил с середины болота. Я встал и пошел на звук.
Болото было затянуто плотным холодным туманом. Под ногами похрустывал схваченный крепким утренником красноватый мох. Я понимал, что, как бы осторожно ни шел, мне не удастся подойти к токующим косачам на выстрел. Мох предательски хрустел, и этот хруст, вспугнул бы чернышей раньше, чем я их увидел. Тогда, выбрав место посуше, я уселся под одной из сосен, негусто растущих посреди болота, надеясь, что какой-нибудь косач приблизится сюда.
Неожиданно разом посветлело. Серая пелена тумана, еще минуту назад казавшаяся тяжелой и плотной, стала вдруг невесомой и окрасилась в нежно-розовый цвет. Подняв голову, я увидел над собой большой лоскут голубеющего неба, по-весеннему глубокого и чистого.