Белый ворон
Шрифт:
С громадной рюмки все началось. Не застав секретаршу на рабочем месте, я самолично открыл кабинет и чуть было не ошарашился, увидев в его углу эту посудину. Не спорю, лучшего памятного знака, свидетельствующего о доблестном труде сотрудников фирмы под старомодным девизом “Рабочее время – работе”, придумать трудно. Работа над пополнением пустыми бутылками мусорных баков во дворе у нас налажена просто на загляденье. Однако отчего памятник культа выпивки появился в этом кабинете, а не украсил служебное помещение главного волосатого стахановца по коньячному делу, до меня так и не дошло, хотя при большом желании в гигантской посудине поместился бы не только он, но и его верные собутыльники.
В тесноте да не в обиде, подумал я, торжественно клянясь: в этой самой рюмке начальник
Я не успел похвалить себя за такое мудрое решение, направленное на повышение трудовой дисциплины, служащее одновременно поощрением Константину за его работу на посту директора фирмы “Виртус” со всеми больничными последствиями, как в кабинете появился Игорь Бойко.
У руководителя пресс-группы был такой вид, словно Бойко заставили заниматься утилизацией содержимого уже проданных “Козерогом” собачьих пакетов исключительно с помощью его собственного желудка. Не успел Игорь что-то выдавить из себя, как зазвонил телефон. От такого звонка другой бы фирмач радостно вылил в громадную рюмку бочку водки и припал к ней или заскакал, цепляя макушкой потолок кабинета. Еще бы, господин губернатор лично телефонирует.
Тон его, правда, почему-то стал вызывать у меня ассоциации с ледяным душем Шарко, а потому в ответ на приглашение срочно приехать в Белый дом областного пошиба я с чувством глубокого сожаления ответил: сейчас никак не могу. Конечно, господин губернатор, молол я в трубку, очень жаль, однако в настоящее время меня анонимно обследует психоаналитик, потом – какие-то уколы, но главное – не имею права выйти из офиса. Тут, понимаете, по углам бумажные человечки прячутся, кроме меня, их никто почему-то в упор не видит. А они все норовят покрасть со стола важные документы как сырье для создания себе подобных.
Константин Николаевич тут же стал отвечать таким тоном, словно только что узнал – именно я, а никто другой, являюсь не просто его единственным сыном, но и главным претендентом на бывший обкомовский трон. Господин губернатор начал ласково прощаться сразу после того, как я весьма задушевно пообещал и дальше делать все зависящее от фирмы “Козерог”, чтобы наши танки “Фердинанд” поскорее вышли к Днепру.
Положив трубку, я пристально посмотрел на Игоря Бойко и понял, как был недалек в своих подозрениях о существовании бумажных человечков. Игорь рухнул в кресло с таким видом, будто он был пенсионером, опоздавшим к раздаче гуманитарной помощи из дворового контейнера, и дважды выронил сигарету на пол, прежде чем все-таки сумел ее прикурить.
Я сперва решил: он каким-то дивным образом узнал о связи своей мадам с выдающимся художником Антоновским, однако вряд ли Бойко стал бы так расстраиваться по этому поводу. На всякий случай, конечно, вслух поинтересовался: может, его менты на чем-то прихватили и присудили вернуться работать в газету, но тут Игорь впервые в жизни открыл на меня рот. Причем так, что с ходу стало ясно: мой садовник Федя принимал активное участие в появлении Бойко на свет. По крайней мере, кроме ветерана войны с турецкими строителями, таких комплиментов в свой адрес я давным-давно ни от кого не слышал.
Чтобы придать нашей беседе более спокойный тон, пришлось успокоить Бойко весьма испытанным методом, а именно – от души врезать ему в челюсть, доказывая, как прав американский минздрав, предупреждающий о вреде лицензионно-контрабандного “Мальборо”.
То, что курение вредит здоровью, Бойко наверняка понял, едва ли не проглотив сигарету в свободном полете вместе с креслом. После этого мне пришлось подбодрить его традиционным кофейным угощением. Вылив остатки “мокко” на голову руководителя пресс-группы, я предложил два варианта продолжения беседы. Бойко, ощупав слегка распухшую челюсть, мгновенно согласился на любой из них. Поднял кресло, присел на его краешек с видом жильца пока на этом свете и повел себя так, словно я был не кем-нибудь, а самим начальником ЖЭКа.
Извинения Игоря, в течение нескольких секунд резко изменившего мнение о своем непосредственном руководителе, были приняты довольно сухо. Несмотря на это, он снова
Если бы Сережа услышал, что о нем думает впервые переподчиненный коммерческому директору Бойко, он бы с ходу организовал для Игоря персональную экскурсию в район полей орошения. Вонючий сквалыга – стало единственным цензурным среди определений, раскрывающих подлинную суть Рябова. Я согласно кивал головой, а когда Игорь выдохся негодовать, поведал: коммерческий директор ко всем делам еще и полудурок, спаливший три лимона зелени. Наверное, только по такому поводу он, переживая от растраты, низко оценил титаническую работу пресс-группы, вызвав искреннее негодование трудящихся масс. Заодно полюбопытствовал: не знает ли Игорь, откуда в моем кабинете появилась рюмка, в которой теперь уже точно стоит утопить Рябова. Каким образом этот сувенир попал сюда, Игорь наверняка не знал, однако это не помешало ему снова рискнуть своим здоровьем при помощи сигареты и высказать подозрение: кроме Дюка, на такое никто не способен. Гигантская рюмка соответствует эстетическому вкусу доктора наук и сама собой просится стать очередным украшением Центра современного искусства. С точки зрения Игоря, это самое современное искусство создавать без рюмки просто невозможно. Или на здоровую голову, как кому нравится.
Мне, в свою очередь, понравился ход его мыслей. Прежде, чем открыть сейф, я дал Игорю слово: руководство пресс-группой Рябов осуществлял последний раз в своей карьере, и лишь затем отсчитал шесть тысяч долларов. Протянув Бойко пачку купюр, отмечаю заметное улучшение его самочувствия, несмотря на наливающийся зеленоватым оттенком багровый подтек на челюсти руководителя пресс-группы.
Игорь еще раз извинился за свое нетактичное поведение, вызванное нервным расстройством от гигантского объема работы, взваленного на его плечи жадным скуперфильдом Сережей, зажилившим заработанные трудовым народом копейки еще лучше любого империалиста-кровососа. Только из-за его наглого поведения Бойко не смог сдержаться, а необдуманные слова Игоря в мой адрес были не что иное, как стон донельзя измученного пролетариата, зажатого скрягой Рябовым в тисках эксплуатации. Перед тем, как отправиться восвояси, Игорь вытер слипшиеся от кофейного душа волосы с донельзя веселым видом; мне даже показалось – если дам ему на прощание еще раз по морде, то вряд ли он станет обижаться.
Стоило Бойко закрыть за собой дверь, как она мгновенно открылась и в кабинет влетел великий брокер Голубенко с очками, чересчур резко подскакивающими на носу. Мне сперва показалось, что Голубенко вчера слегка недопил, однако оказалось, у него проблемы вовсе не личного характера, а с урожаем текущего года. Шеф отдела брокеров стал выливать в адрес господина губернатора такие комплименты, что я мгновенно стал сравнивать их с высказываниями в адрес моего коммерческого директора, однако, не найдя особой разницы, окончательно так и не понял, кто из них гнуснее. Оказывается, еще вчера зерно можно было вывозить за пределы губернии, а с сегодняшнего дня – уже нельзя. И больше того, все бартерные сделки должны осуществляться с личного благословения областной администрации.
Первым делом выяснив у Голубенко, не знает ли он, откуда в моем кабинете появилась рюмка, и получив отрицательный ответ, выдаю в адрес Константина Николаевича весьма распространенную короткую цитату, которая до сих пор печатается большими буквами и корявым почерком на любом заборе.
Голубенко тут же поддержал своего руководителя и истерическим тоном поведал: он уже был в областной администрации, чтобы получить высочайшее разрешение. Однако раньше чем через неделю его не будет, оттого как у чиновников пока нет каких-то бланков. И вообще, несмотря на очередную заботу о народе, груженные зерном машины по этому поводу стоят на месте, вместо того чтобы наматывать тонно-километры, хотя нам предстоит рассчитываться с водителями и их хозяевами вовсе не копиями решений администрации, а совсем другими бумажками, являющимися самой что ни на есть интернациональной валютой, с радостью на лице принимаемой в разных уголках дремучего леса.