Бенджамин Дизраэли
Шрифт:
Тем не менее Дизраэли, невзирая ни на что, продолжал следовать наступательным курсом. Королева горячо его поддерживала, и их переписка во время этого напряженного периода, длившегося несколько месяцев, говорит о большой близости. «Он уверен, что такой преданности, какую заслуживает Ваше величество, просто не существует, — писал королеве Дизраэли в феврале 1878 года, — и лишь сожалеет, что уже не молод и не столь полон сил, чтобы достойно защищать такую воодушевляющую на неустанный труд госпожу, как Ваше величество». Они оба считали, что Британия может вести переговоры с Россией только с позиции силы. «Когда вся Европа вооружена, — вопрошал Дизраэли в Палате лордов, — должна ли Англия разоружиться?»
В
Но события, последовавшие за Сан-Стефанским договором, и принесли Дизраэли самый крупный его дипломатический успех. Его решительная политика в сочетании с давлением со стороны других великих держав вынудила Россию согласиться, что послевоенные границы определит специальная конференция. В июне 1878 года открылся Берлинский конгресс, собравший всех ведущих государственных деятелей Европы. Дизраэли был очень слаб. «Королевством еще никогда не управляли кашель и чих такой мощи», — писал он леди Бредфорд, но все же решил лично присутствовать на конгрессе. Основную работу проделал Солсбери, некогда беспощадный критик Дизраэли, а теперь новый министр иностранных дел в его кабинете. «Из-за глухоты, незнания французского и престранной манеры Бисмарка говорить, — жаловался он, — Биконсфилд имел самое туманное представление о происходящем».
Но звездой Берлинского конгресса стал именно Дизраэли. Ни один дипломат не сделал больше для того, чтобы остановить наступление России и принудить ее сесть за стол переговоров. Даже один либеральный политик признал, что «сейчас Англия держит голову как никогда высоко, и обязаны мы этим прозорливости, силе воли и руководству того подвергаемого презрению человека, которого некогда звали Бенджамин Дизраэли». В Берлине необычное происхождение и карьера романиста сделали Дизраэли знаменитостью. «Меня забавляет, — писал он не без хвастовства, — что почти все, и уж во всяком случае все дамы, от императрицы и далее вниз по статусу, читают мои романы. Дамы обычно читают „Генриетту Темпл“ — „историю любви“, написанную сорок лет назад, что вряд ли приличествует Чрезвычайному посланнику». Бисмарк, которым Дизраэли восхищался, выразил общее мнение: Der alte Jude, das ist der Mann — «Этот старый еврей — настоящий мужчина».
Дизраэли достиг стоящих перед ним дипломатических целей, что позволило ему считать Берлинский конгресс серьезным успехом. «Большая Болгария», замысленная Россией, была поделена на две части, и ее границы изменены в пользу Турции. Сверх того Британия обрела остров Кипр, переданный ей Турцией, чтобы она могла использовать его в качестве военной базы с целью отразить возможную агрессию России, а это было еще более впечатляющим достижением. Противники Дизраэли обвинили его в захвате чужой территории, а Гладстон назвал этот шаг «безумием». Но именно такого рода дерзкие акции были особенно по душе Дизраэли. Еще подростком он мечтал управлять судьбами народов. Теперь он единолично расширял границы Британской империи.
В июле после подписания Берлинского договора Дизраэли вернулся домой, где его встречали как героя. От вокзала до Даунинг-стрит его сопровождали ликующие толпы, и он, подойдя
На самом деле постыдная уступка Чемберлена нацистам — полная противоположность тому, чего добился Дизраэли, ибо почетный мир Дизраэли заключил благодаря тому, что был готов начать войну для защиты важнейшего, по его мнению, принципа. Он показал, как много значит «та сила, которой часто необходимо обладать, чтобы совершать великие дела, хотя, к счастью, необходимости прибегнуть к этой силе может и не возникнуть». Совершенно очевидно, что в тридцатые годы двадцатого века близкие Дизраэли принципы защищал Уинстон Черчилль, сторонник перевооружения и противник попустительства.
Можно сказать, что и в более широком смысле своим представлением о величии и благородной миссии Британской империи, поддерживавшим Черчилля в самые трудные минуты Второй мировой войны, он в значительной степени обязан дизраэлевскому романтическому империализму. Люди абсолютно разного происхождения (Черчилль был потомком одного из величайших деятелей в английской истории герцога Мальборо), эти два премьер-министра имели нечто общее, что было куда важнее родословной. Они оба были писателями (причем единственными крупными писателями во главе кабинета министров) и видели свою страну не только политически, но и поэтически. О Черчилле, как и о Дизраэли, можно сказать, что Англия была Израилем его воображения.
В некоторых речах военного времени Черчилль, казалось, осознанно обращался к мощному дизраэлевскому видению судьбы Британии. Выступая в Палате общин 3 сентября 1939 года, в день, когда Англия объявила войну Германии, Черчилль противопоставил сожалению, высказанному Чемберленом, «чувство благодарности за то, что, если нашему Острову суждены эти великие испытания, у нас есть поколение британцев, готовое сейчас же доказать, что оно достойно славы былых времен и памяти великих людей, отцов нашей страны, которые заложили основы наших законов и создали ее величие». Здесь, конечно же, слышны отголоски знаменитой речи Дизраэли, произнесенной в ноябре 1878 года по поводу берлинского триумфа, в которой он укорял тех, «кто думает, будто могущество Англии на ущербе». «Я уверен, — продолжал Дизраэли, — если Англия останется верна себе, если английский народ докажет, что достоин своих предков, если англичане все еще не утратили мужества и решимости своих отцов и дедов, то они навсегда сохранят и силу свою, и незапятнанную честь».
В самые опасные периоды современной британской истории Черчилль, осознанно или нет, обращался к Дизраэли, как и он, взывая к гордости и стойкости. «Отцы и деды» Дизраэли не были «отцами и дедами» его слушателей, он восхвалял предков за те достоинства, которыми, по мнению многих англичан, сам не мог обладать, и уже по одному этому заимствование Черчиллем образов из речей Дизраэли трогает больше всего. В один памятный момент Черчилль и сам отдал дань Дизраэли, рассказав, какое впечатление тот произвел на него. В ноябре 1947 года он записал, что ему снилось, будто он разговаривает со своим отцом Рэндольфом Черчиллем, который проявил себя видным консервативным политиком в последние годы жизни Дизраэли. «Я всегда верил в Диззи, этого старого еврея, — сказал Рэндольф сыну во сне. — Он провидел будущее».