Берлин: тайная война по обе стороны границы
Шрифт:
Такие бездарные методы руководства порождали ответную негативную реакцию опрерработников и создавали удручающую моральную атмосферу в коллективе. Здоровый моральный климат в коллективе был тогда предметом заботы парторганизации. Поддерживать его — прямая обязанность партгруппорга. Исполняя эту обязанность, я обратился к представителю руководства управления от имени и по поручению коллектива. В ответ я услышал от начальника отдела кадров только длинный монолог об обязанности партгрупорга всячески поддерживать авторитет нашего руководителя. Получалось, что я должен был от имени партии поддерживать авторитет начальника, который
Мне было заявлено неоднократно безапелляционным тоном, что наш начальник беспредельно предан партии.
Складывалось впечатление, что по степени преданности партии он, видимо, впереди всех членов Политбюро. А мы в Березниках не видим и не ценим столь преданного стране руководителя. Было очевидно, что вникать в суть нашего коллективного обращения и в фактическое положение дел в аппарате новый руководитель отдела кадров и не собирался. Наше обращение не было услышано, разговора по душам не состоялось.
Обоснованность тезиса о «беспредельной преданности партии» нашего березниковского руководителя кадры управления тщательно хранили в тайне. Хотя этот секрет был необычайно прост: его брат после командировки в США служил в то время в Отделе административных органов ЦК КПСС. Об этом начальник рассказывал сам, стремясь произвести на меня впечатление значимостью положения своего родственника.
Кстати, начальник отдела кадров первым из руководства управления ознакомился с делом Майера. Никаких рекомендаций по делу от него не последовало. Он только начинал служить в органах госбезопасности, куда пришел после работы в комсомоле.
В начале 1962 года, вскоре после визита в Березники военного прокурора Уральского военного округа, меня неожиданно вызвали в Пермь в отдел кадров управления КГБ. Мне было предложено вторично выехать в загранкомандировку в ГДР. Кадровик мотивировал это тем, что я хорошо владею немецким языком и являюсь опытным оперработником.
Я задумался: с чего бы эта переоценка? До сих пор я занимал должность всего лишь оперуполномоченного.
Мой прошлый оперативный опыт полностью игнорировался. В тылу я был приравнен к новичкам, изучающим на практике азы оперативной работы. А для работы на «передовой» я вдруг рекомендован управлением как опытный оперработник. Где логика и каковы критерии оценки зрелости и опытности оперативника?
Эти вопросы я задал кадровику, выразив надежду на ясный ответ. Естественно, внятных объяснений я не получил. Подумав, я ответил отказом и написал рапорт об увольнении со службы в органах. Пойти на этот шаг меня вынудила вся практика моей службы в Березниках и та беседа с начальником отдела кадров управления, о которой я вспоминал выше. С тяжелым чувством я вернулся в Березники: служить бы рад, но прислуживать дутым авторитетам и чужим прихотям больше желания не было.
Вскоре последовал новый звонок из Перми. На этот раз я получил приказ через неделю явиться в Москву в распоряжение отдела кадров КГБ СССР. Я решил, что моему рапорту дали ход, и теперь меня вызывают для оформления увольнения со службы. Я рассказал обо всем жене. Она меня поддержала, потому что давно видела и понимала мое моральное состояние. Я даже попытался найти предполагаемую работу на гражданке. Решил, что буду работать на кафедре иностранных языков в Свердловском горном институте, где в то время работал мой родной брат.
Москва. Начало марта 1962
— А как же иначе? — сказал кадровик. — Как только вы ознакомились с приказом № 100 и поняли, насколько все серьезно и опасно, вы тут же написали рапорт об увольнении. Вы струсили идти на передовую. Дата написания рапорта почти совпадает со временем ознакомления личного состава с содержанием приказа!
Я опешил. Я ничего не слышал о приказе № 100 и не был знаком с его содержанием. Руководитель кадровой службы, беседовавший со мной, попросил подчиненного поднять учеты по рассылке приказа № 100 по регионам. Вскоре выяснилось, что в Пермскую область этот приказ не рассылался, поскольку там не было разведывательного подразделения, которым этот приказ был адресован.
Отпустив подчиненного, мой собеседник, сменив тональность, сказал:
— Ладно, приказ ты не видел, поэтому дезертиром тебя нельзя считать. Но почему ты все-таки решил увольняться в такое время? И что ты там окопался в своих Березниках?
Получалось, что виноват я сам был в том, что кадры не пожелали меня использовать в соответствии с имеющимся опытом. Ведь никто не стал мне объяснять, почему без всяких на то оснований я был понижен в должности. Еще раз взглянув на мой рапорт, он заметил, что вопрос о звании и должности — дело поправимое.
Ознакомил меня с основными положениями приказа № 100. В нем объявлялась мобилизационная готовность для всех разведслужб в связи с резким обострением международной обстановки. Потом он спросил меня, как я теперь смотрю на свой рапорт. Я ответил, что более не настаиваю на нем, так как считаю, что этот приказ напрямую касается меня, учитывая опыт предыдущей службы в ГДР.
Беседу со мной он закончил словами:
— Значит, договорились. Вставай в строй. Тебя уже ждут в кадрах Третьего Главного управления. Там, кстати, сейчас находится и твой новый руководитель — начальник Третьего отдела УОО КГБ по Группе советских войск в Германии, он приехал в командировку. Вот сразу с ним и познакомишься!
В Третьем Главном управлении меня действительно ждали. Встретил сотрудник отдела кадров, которого я знал еще по первой загранкомандировке. Он тут же познакомил меня с новым начальником разведотдела Управления особых отделов полковником С. В. Захаровым. Он сразу сказал мне:
— Я приехал сюда за кадрами. А то наш отдел в Берлине совсем обезлюдел, оголились целые участки работы!
Я, естественно, спросил, куда же делись сотрудники. Оказывается, их бросили дальше на Запад, ближе к Америке. Он назвал ряд фамилий тех, кто уже был на Кубе или на пути туда. Упреков в том, что я «окопался» в тылу, я не принял, сказав, что в этом «заслуга» отдела кадров.
Полковник Захаров был хорошо знаком с моей оперативной биографией по прежней командировке, рассказал о судьбе моих бывших немецких соратников, обрисовал в общих чертах предстоящие задачи. Я заметил, что пока еще служу в Перми. У меня там не закончено одно интересное дело; я не должен бросать все на полпути. В ответ я услышал, что все уже решено. До конца марта я должен сдать дела в Березниках, в апреле сходить в отпуск, а в первых числах мая меня ждут в Берлине. Коллектив Третьего отдела уже знает о моем предстоящем возвращении.