Берлин: тайная война по обе стороны границы

Корнилков Аркадий Николаевич

На сей раз Мильке остановился и бросил в зал фразу на ломаном русском языке:

— Наш переводчик устал [2] !

После минутной паузы, с моего согласия, мы продолжили работу. Но теперь, оглашая статистику по другим направлениям работы контрразведки, министр больше так не спешил. Наши генералы не могли не заметить мою «недипломатическую» форму общения с Эрихом Мильке. После совещания они пожурили меня за это.

Но главное, что больше проблем с переводом у меня не возникло. После окончания двухчасового доклада ведущий объявил перерыв. Опустившийся занавес отгородил сцену от зала.

2

Нормой

для работы переводчика в синхронном режиме считается 40–50 минут (Авт.)

Генерал Федорчук спросил, что я хотел от президиума. Я объяснил ему, что мне просто необходим был перерыв.

— У тебя ж в руках был микрофон, — услышал я в от вет, — сам бы и объявил перерыв!

Я, конечно, никогда не стал бы этого делать сам, потому что у меня не было полномочий вести совещание.

Так я отработал все совещание, в два раза превысив по времени норму для синхронного переводчика. Генерал дал высокую оценку моей работе: все было четко, понятно, логично.

После перерыва участники совещания могли обратиться с вопросами к министру госбезопасности ГДР.

С переводом этой части встречи технических проблем не возникло, но остался неприятный осадок. Причиной тому стало слабое знание оперативной обстановки и непонимание структуры органов госбезопасности Восточной Германии рядом наших руководителей особых отделов. В ответ на один такой нелепый вопрос Мильке язвительно посоветовал обратиться за разъяснением к советским советникам, консультирующим его министерство.

В заключение министр призвал к усилению взаимодействия особых отделов и областных управлений МГБ ГДР в процессе выявления действующей против Группы советских войск в Германии агентуры военной разведки противника. МГБ ГДР предоставило уже десятки документальных ориентировок по действующим агентам противника, выявленным на каналах почтовой связи. Но отдачи от реализации их информации пока не было заметно. С учетом продолжавшегося совершенствования работы этой службы объем получаемой информации должен только увеличиваться. Поэтому совместная работа по розыску авторов шпионских отправлений должна быть усилена. После закрытия границы почтовый канал стал единственным, самым доступным каналом получения шпионской информации из ГДР.

Несколько дней после этого совещания я находился в состоянии тяжелого нервного напряжения. Мои руководители, товарищи С. В. Захаров и А. И. Кузмишин, тоже слегка выговорили мне за вольное обращение с министром, но сам перевод доклада оценили положительно.

Вот так, как говорится, с корабля на бал, а точнее — прямо с поезда, я был вынужден с головой окунуться в напряженную оперативную работу за рубежом. Неотложность решаемых задач, их новизна, существенное изменение оперативной обстановки в Германии и стремительное нарастание международной напряженности — все это быстро отодвинуло в сторону прошлые переживания и не радужные воспоминания о работе на родине. Обстановка требовала полной и максимальной отдачи сил и использования всего накопленного опыта.

Личный состав Третьего отдела УОО к маю 1962 года заметно обновился и укрепился. В его составе уже не было оперработников и руководителей без знания немецкого языка. Более того, некоторые сотрудники владели двумя иностранными языками, имели опыт работы в московском и ленинградском управлениях центрального аппарата.

Ряд бывших сослуживцев находились на Кубе, на самом передовом рубеже.

Примерно через месяц неожиданно для меня я был избран секретарем парторганизации Третьего отдела.

Основных аргументов для такого решения была два: мне не нужно тратить время на вхождение в оперативную обстановку в стране и наличие положительных

отзывов по службе и общественной работе во время первой командировки за рубеж.

Отказываться от общественного доверия было не принято.

Так я получил серьезную общественную нагрузку.

Это был нелегкий груз. Это стало понятно после беседы с руководителями отдела о личном составе. Коллектив был новый, еще несформировавшийся.

Вскоре последовало указание генерала Федорчука: с целью оказания помощи отправиться в командировки в особые отделы 18, 8-й и 1-й гвардейских армий. Сюда получили назначение новые руководители разведывательных подразделений. Необходимо было помочь им сориентироваться в меняющейся оперативной обстановке, подсказать, как найти свое место в общей работе контрразведки на местах. Отрадно было, что после наших встреч все заместители начальников особых отделов армий, курировавшие работу третьих отделений, доложили В. В. Федорчуку, что они полностью согласны с моими рекомендациями.

Новый паспортный режим на границе с Западным Берлином естественным образом осложнял и нам оперативную работу на западной территории. Защитная стена явилась для разведок обоюдоострым мечом. Сокращались и усложнялись встречи с агентурой на Западе. Подготовка и проведение явок стали более трудоемкими и рискованными для обеих сторон, участвующих в них. Нужно было срочно искать новые способы связи и руководства нашими помощниками. На деле это означало увеличение объема оперативной работы.

В этих условиях некоторые сотрудники, оценив сложность стоящих перед ними задач и свою непригодность для их решения, поставили вопрос о переводе их в войсковые особые отделы. После персональных разбирательств я лично как парторг отдела содействовал переводу некоторых из них в войска, о чем ходатайствовал перед руководством.

Разведки противника тоже не стояли на месте. Осенью 1962 года мы впервые отметили пока непонятную для нас особенность в работе американских разведслужб в Западном Берлине. Среди военнослужащих американского гарнизона в городе появились такие, которые хорошо владели русским языком. Предположительно, они были русскими по происхождению либо выходцами из национальных республик Закавказья. Их русские фамилии звучали теперь на английский манер.

Занявшись более глубоким изучением этого факта, мы, к своему удивлению, обнаружили целую группу русскоговорящих военнослужащих американских войск. Мы в то время еще не могли знать, что западногерманский филиал ЦРУ перешел под крышу армии США. Этот факт подтверждают в своих мемуарах Д. Мерфи, Д. Бейли и С. Кондрашев в книге «Поле битвы — Берлин».

В ходе наблюдения за этой группой военных у нас появился целый ряд подозрений относительно характера их пребывания в Западном Берлине. Они часто появлялись в местах, никак не связанных с военной службой в этом городе. Сфера их интересов была гораздо шире, чем просто служба в берлинском гарнизоне. Нам удалось зафиксировать их временное пребывание на советском Черноморском побережье — в Одессе и Ялте, в ряде районов Прибалтики. Они появлялись в окружении наших военных делегаций в Западной Германии. Мы сделали вывод, что подобный масштаб деятельности не свойственен представителям военной разведки США.

В отношении одного из них, выходца из Прибалтики, мы провели детальную проверку. В ходе нее был выявлен факт его причастности к заброске в свое время американской агентуры в прибалтийские республики. После подтверждения данных проверки этого выходца из Литвы в Берлин, в аппарат уполномоченного КГБ, срочно прибыл в командировку представитель республиканского аппарата КГБ. Он связался со мной и подробно ознакомил с разведывательной биографией нашего нового знакомого из берлинского гарнизона, прибывшего на службу в Германию из американского форта Брегг.