Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
сидел на ступеньках стариковатый человек в рыжем выгоревшем сукмане и с двумя
клюшками, зажатыми в руках. Старик дремал, опершись на клюшки, уронив голову в
железной шапке на грудь.
– Акилла?.. – прошептал князь Иван, остановившись возле лавки и вглядываясь старику
в лицо, коричневое, как у турчанина.
Но в это время из лавки выскочил купец, вцепился князю Ивану в однорядку и потащил
его через порог, крича на весь околоток:
– Боярин
новгородски сундуки пригожи и крепки, калужские ложки, солонки и плошки...
– Эй, торговый, не груби!.. – еле вырвался князь Иван из объятий чрезмерно ретивого
купчины и отступил назад, но задел ногою целую гору лубяных коробеек, расписанных
травами и петухами. Коробейки замолотили по полу, переметнулись за порожек, а одна из
них угодила в скрюченную спину старику, дремавшему на ступеньке. Старик качнулся вбок,
открыл глаза, поморгал ими, уперся в свои клюшки и тяжело встал на ноги.
– Государь, – прохрипел он, кивая головою Димитрию, который раскатился смехом от
учиненного князем Иваном погрома. – Великий государь, – повторил старик и двинулся к
Димитрию, застучав клюшками по мосткам.
Димитрий перестал смеяться и обернулся к старику, переваливавшемуся с ноги на ногу, с
клюшки на клюшку.
– Акилла!.. – воскликнул Димитрий, вскинув руки вверх. – Откуда, старенький,
прибрел?.. – И он шагнул к Акилле и опустил свои руки ему на плечи.
– С Северы1 прибрел твоих очей повидать, – силился выпрямиться Акилла. – Хворый я
стал, старый я стал, чую, жизнь моя исходит... Надобно слово молвить тебе напоследях.
– А ты бы, Акилла, приходил ко мне на государев двор... Живи у меня в Верху с нищими
старцами.
– Нет, государь, – закачал головою Акилла. – Не житье мне в Верху. Век свой извековал
во темных лесищах, в широких дубищах... Сам я стал, что трухлый пень.
– Так чего же, Акилла, надобно тебе?.. – наклонился к нему Димитрий. – Помню я твою
службу. Скажи – все сделаю. Казны тебе дам... Двор поставлю... Живи, где охота тебе.
1 Севера, или Северская земля, – одна из окраинных областей Московского государства.
– Нет, государь, – снова качнул головою Акилла. – Не то мне... Нефеду разве...
Племянник мой, в Москву меня возил, твою государеву службу служил... Его бы
испоместить, как бог тебе подскажет, а я уж извековался, исказаковался, Казань воевал, на
цепи сиживал, кнутьями потчеван сколько раз.
– Так чего ж тебе, старый, теперь?..
– А теперь только и того: повели постричь меня на Белоозере в монастырь безо вкладу.
Только
Князь Иван оправился после схватки с купчиною и подошел к Димитрию и Акилле. А
купчина, собрав разметанные коробейки, стоял теперь на пороге своей лавки, мял в руках
шапку и молча, будто в церкви в великий пост, отвешивал Димитрию, и князю Ивану, и даже
Акилле поклон за поклоном.
– И еще, государь, позволь мне молвить тебе... – Голос Акиллы стал суров, как в прежние
дни в Путивле. – Как был ты во царевичах, говорил я правду тебе бесстрашно, – крикнул
старик, – скажу правду и ныне, не убоюсь, лютою смертию пуживан не раз...
Димитрий глянул на князя Ивана удивленно, пожал плечами и ослабил на себе
показавшийся ему тесным сабельный тесмяк.
– Говори правду, старый... чего уж... Говори незатейно.
– На Путивле, государь, бились мы с тобою по рукам принародно, – стал выкрикивать
Акилла, шевеля бровями, потрясая клюшками своими. – Обещался ты польготить всему
православному христианству, всякому пашенному человеку, всему черному люду.
Димитрий нахмурился; лицо его посерело. Прохожие стали останавливаться у
сундучного ряда, прислушиваясь к тому, что выкрикивал странный старик ратному человеку,
перебиравшему в руках золотую кисть от сабельного тесмяка. Сундучники, берестянники,
ложкари со всего ряда стали толпиться подле купчины, не перестававшего кланяться с
обнаженной головой, с лицом, на котором начертаны были смирение и мольба.
– Обещался ты держать все православное христианство в тишине и покое, – продолжал
кричать Акилла, уже и впрямь забыв, что не под Путивлем он, в Дикой степи, а в Москве,
перед лицом великого государя. – Обещался ты кабальным людям и закладным людям...
– И дано ж льготы, Акилла, – пробовал было возразить Димитрий, – и кабальным и
беглым...
Но Акилла точно и не слышал тех слов. Он только еще злей стал бросать Димитрию в
лицо свои попреки.
– Как и прежде, весь род христианский отягчают данью двойною, тройною и больше.
– Правду бает старчище, – прокатилось кругом. – Как было прежде, так осталось и по сю
пору.
– От государевых урядников страдать нам до гроба, – молвил кто-то невидимый в
возраставшей толпе.
– Только и льготят за посул либо за взятку, – откликнулся другой.
– Великий государь! – завопил вдруг Акилла, сняв с головы железную шапку и упав
перед Димитрием на колени.
– Государь?! – качнулась толпа, узнав в рыжеватом, невысоком, плечистом человеке царя,
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
