Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
человека три, да и ехали б оружны. Все сказал тебе. Скажу еще только: богу моли, что живой
к Матрене своей ворочаешься.
– Эва дела! – крякнул Кузёмка, пригнувшись к своей кобыле, чтобы поправить у нее на
храпе уздечку. И камень, запущенный, должно быть, в голову Кузьме, пролетел над ним со
свистом, а другой так и угодил князю Ивану в убранный серебряными бляхами ворот
кафтана. Грохнул выстрел где-то в двух шагах, рассыпался словно каплями дождевыми по
молодой
вытащил и Кузёмка из-за пояса кривой свой нож. И двое верховых выскочили из-за церковки,
у одного в руке еще пистоль дымился, несло от пистоля гарью, палёною тряпкою, порохом
перегорелым. Кинулся этот с пистолем к Кузьме, метнул на скаку аркан, ободрал Кузёмке нос
и бороду, только и всего. А Кузёмка, не достав его ножом, что было силы хлестнул его
плетью по лицу. Может быть, и очи выбил он плетью своею у мужика, так скоро тот ускакал,
покинув и товарища своего, с которым бился князь Иван.
Детина в вывернутом полушубке, и на человека не похожий, наскочил на князя Ивана с
кистенем. Князь Иван отвел от себя саблею своею железное ядро на кистене, ударил по ядру
этому один раз и другой, саблю иззубрил, пожалел, что и сам пистоля с собою не взял, и
качнулся в седле от удара в лоб, от того, что небо загудело, земля завертелась и пошло все
перед князем Иваном вкривь и вкось. У князя Ивана и череп бы треснул, если б лоб не был
прикрыт шапкою, собольим околышем, по которому и пришелся разбойничий кистень. Но
кровь залила князю Ивану лицо, ослабела сабля в руке, он ничего не видел перед собой в
бешеном вращении, засверкавшем вокруг. Он не разглядел и Кузёмки, который подобрался к
детине и полоснул его ножом по полушубку. У Кузёмки нож был наточен, прохватил он
1 Долиман – старинная верхняя одежда, расшитая шнурками.
полушубок насквозь, прохватил, видно, и дальше, потому что детина и кистень свой опустил
сразу, заревел, задергал плечами, вместо плети кистенем коня своего жиганул и кинулся
прочь. А тут уже люди стали сбегаться на выстрел и крик, церковный дьячок выглянул на
улицу из пономарни, решеточный приказчик1 бросился ловить разбойников, когда тех и след
уж простыл.
Князя Ивана сняли с коня и повели в пономарню, где Кузёмка вымыл ему водою лицо и
залепил кровоточащий лоб черною паутиною, которою затканы были в пономарне все углы.
Он перевязал князю рану платком, и сквозь голубой платок вскоре проступило алое пятно.
Уже вечерело. Дьячок пошел в церковь свечи гасить. Толкавшийся в пономарне народ
заторопился к своим дворам, опасаясь решеточных сторожей, которых ночным
было и от разбойников не отличить. Кузёмка помог князю Ивану сесть в седло, и они поехали
хоть и шагом, но норовя, как и все, добраться к своему двору до темноты.
XXIII. АРИСТОТЕЛЬ АЛЕКСАНДРЫЧ, ГОСУДАРЕВ АПТЕКАРЬ
На лавке в комнате своей, под отцовским желтым одеялом просыпался князь Иван в эту
ночь несчетное множество раз. Он трогал у себя на лбу повязку, намоченную в холодной
воде; старался при слабом мерцании свечи разобрать, кто это там поник у дверного косяка,
бормочет и хрипит; и опять чудится князю Ивану, что скатывается он вниз широкой и темной
рекой, которая неизменно всякий раз выносит его из покоев на двор.
Снится князю Ивану странный сон. На дворе, точно галка, сидит на воротах туркиня
Булгачиха и покачивает тюрбаном своим в эту сторону и в ту. Туркиня стара; мелко-мелко и
часто разветвились у нее на лице и на шее морщинки; не понять, как старая такая на ворота
взобралась. А она и протягивает князю Ивану руки, просит с ворот ее снять. Князь Иван
помог бы ей, но и ему не слезть с высокой березы, куда его взмыла темная река. А тут еще
каменьем начинают швырять в князя Ивана, в туркиню, в топчущегося под березою Кузьму.
У туркини голова в тюрбане – как большой черный гриб. И вертится этот гриб в какую
сторону ни возьми. Качнет головой туркиня, и камень мимо летит. Завертится тюрбаном, что
флюгарка на ветру, и несется камешек, как воробей, над головой у нее, бухает через улицу в
соседский тын. А князю Ивану так головой не завертеть. Вот и угодил ему камень в самый
лоб.
Князь Иван просыпается. Так... Голова у него и точно будто камень тяжела, а лоб мокрой
тряпкой повязан. Пить... Кто-то подносит к губам его ковшик, брызжет студеной водицей в
тряпку у него на лбу, и князь Иван снова уносится по широкой реке сначала вниз
стремительно, потом медленно, медленно вверх.
К утру иссякла река; туркиня, как курица, сама с ворот снялась, руками замахала, ровно
крыльями захлопала; а князь Иван крепко спал, завернувшись в шелковое одеяло, и когда
проснулся, то уж и обедать пора приспела как раз. Но он еще долго лежал на лавке,
припоминая вчерашний день, свое столкновение с Шуйским на пиру, детину в вывернутой
шубейке, набросившегося на князя Ивана со своим кистенем. Был ли детина этот от
Шуйского подослан, или сам от себя пошел на такое дело? И для чего?.. Как понять?.. Кто-то,
на него похожий, будто и бросился князю Ивану в глаза, когда с саблею наголо бежал князь