Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
Иван у Шуйского через двор. Но и то: молодцов таких было и без Шуйского рук всегда
довольно на Москве.
Кузёмка, как и наказано ему было, ездил с тремя дворниками к Шуйскому за князевой
шубой еще с утра. Все они поехали на одном возу, с ножами за голенищами и рогатинами,
уложенными под сено. Но доставать им не пришлось ни рогатин своих, ни ножей. Шуйский,
не споря, сразу выдал Кузёмке отороченный лисьим мехом долиман и даже пожаловал всех
четверых ендовою
такое стряслось с князем Иваном, Шуйский и вздыхал, и сокрушался, и руки свои потирал, и
князю Ивану кланяться приказывал, и наконец отпустил их всех, подарив на всю братию
алтын.
1 Полицейский, заведовавший в Москве ночной охраной отдельного района.
2 Ендова– широкий сосуд с носком для разлива напитков. Травник – водочная настойка.
Дома Кузёмка пошел к князю Ивану с шубой, лисами отороченной, расшитой по груди
шнурками, а князь Иван еще и не вставал, лежит у себя в комнате, лоб тряпкою перевязан.
Повесил Кузёмка шубу в сенях на колок и поплелся в поварню щей у Антонидки спросить. А
и в поварне там у них, оказывается, хворые: лежит безвестная девка, вчера привезенная
Кузёмкой, кричит, поет, стонет, смерти себе просит. Антонидка ж и вовсе голову потеряла: то
ли кушанье готовить, то ли за девкой ходить. Плеснула она Кузёмке щей в миску и метнулась
обратно в угол, где лежала у нее девка. Стала там стряпея подушки взбивать, девку с боку на
бок поворачивать, а Кузёмка понес свою миску на двор, сел у поварни на завалине да щами
этими и пообедал. И потом хотел было уже и отдохнуть прилечь где-нибудь на весеннем
припеке, как вдруг в ворота кто-то толчется. Стоит за воротами возок, выходит из возка кур-
гузый немчин в черненькой епанче, сказывается аптекарем государевым.
– Дела!.. – только и вздохнул Кузёмка, пропустив немчина в калитку, распахивая ворота
возку.
До сумерек просидел у князя Ивана немчин. Он снял у больного тряпку со лба, грязного
еще от вчерашней паутины, которою Кузёмка хотел кровь затворить. И долго кручинился
немчин за паутину эту, плевался, фырчал и смыл ее наконец крепкой водкой, а лоб князю
Ивану засыпал каким-то бурым порошком. Немчин долго, по обычаю своему, говорил при
этом невесть что, и Кузёмка, который за тем ли, за другим то и дело забегал в хоромы, только
рот разинул, когда услыхал, что и князь Иван язык завивает, губами хлюпает немчину под
стать.
– Gratias tibi, ago doctissime, pro sanatione corporis mei1, – варакал немчину князь Иван. –
И великому государю, что прислал тебя, мое спасибо скажи.
– Карашо, карашо, скажу, – откликнулся немчин и сам тоже в свой
своему варакнул. – Majestas eius2, – сказал он, – хотел навещать тебя; говорил, будет на твой
двор.
– Ой, так ли? – обрадовался князь Иван, но тотчас снова нахмурился и молвил печально:
– Надолго ли мне хвори этой, скажи мне, Аристотель Александрыч. Не ко времени беда мне.
Еще дня с три – и пан Юрий Мнишек будет в Москве, а за ним и Мнишковна, свадьба
государева приспеет, послы королевские станут править посольство, от государей иных
земель послы идут, купцы флорентийские и гамбургские, из Кракова, Львова, Гданска
навезли диковин... Сколько Москва ни стоит, а такого не видывала... Ещё и я увижу коли?..
– Увидит, увидит, любезни князь, – поднялся с лавки немчин. – Еще день лежит, два
лежит, потом сразу здоров будет. – И он завихлял, кланяясь изголовью князя Ивана и всему,
что наворочено было у него в ногах.
Кузёмка после вчерашнего прощального пира с Отрепьевым и сегодняшнего угощения у
Шуйского чувствовал себя как-то небывало налегке. Он ни над чем не задумывался, он все
теперь мог, и все было ему нипочем. Он не задумался и зазвать немчина в поварню, где в огне
и бреду маялась безвестная девка.
– Полечи ее чем ни есть, господин, – кланялся немцу и кивал ему своим ободранным
носом Кузёмка. – Кровь ли пустить, али пошептать над девкой, чего пригоже... Царей ты
лечивал – дело это не простое: у царей, бают, и кишка тонка... А над девкой-чумичкой только
пошепчи: тут, чай, и работа не до пота...
Немчин попался ласковый, хоть и фырчал он у князя Ивана за паутину. Он улыбнулся
Кузёмке, кивнул ему в ответ головой и пошел с ним в поварню. Но там стряпея, чего не
ожидал Кузёмка, встретила обоих с шумом и криком.
– Да и чего вы, собачники, затеяли!.. – кричала она во весь голос, наскакивая невежливо
то на аптекаря, то на Кузёмку. – Да и где ж это слыхано!.. Девку немец хочет лечить
беспамятную, сиротку. . Да как станет она, сиротинка, людям в очи глядеть после
басурманской твоей лечбы?..
Тут Антонидка залилась слезами, и Кузёмка поскорей увел немчина прочь. И немчин,
сидя уже в возке, расспросил, как умел, Кузёмку про девку хворую, достал у себя из
1 Спасибо тебе, ученейший муж, за лечение.
2 Его величество.
коробейки синюю скляницу с мутным снадобьем и велел поить девку этим снадобьем перед
утренней зарей что ни день. Немчин уехал, а Кузёмка понес скляницу Антонидке в поварню.
Антонидка, не говоря ни слова, швырнула скляницу в поганую лохань, а Кузёмку стала гнать