Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
– Платим и проплавное, – плевал поводырю в ухо подсолнечною шелухою купец,
торговавший подсолнечным семенем вроссыпь.
– А весовые, оброчные, полоняничные, кабацкие, кормовые?..
– И кормовые платим.
Слепцы, не выдержав крику торговых людей, отступали в заулок, к опрокинутым
рундукам. Но разошедшиеся купчины не могли уняться сразу, и скуластый, размахивая
веревочным гужом, все еще гремел на весь ряд:
– Едешь на торг – плати головщину!..
– Катишь в обрат, –
Толстоголосый, кое-как выбившись из заваленного всяким хламом заулка, брел со
своими слепцами дальше, к палаткам иконников. Здесь, казалось ему, богомольный народ,
может быть, отзывчивей будет к слепым.
Куда нас, убогих, оставляете,
На кого нас, убогих, покидаете?..
Но и здесь улов не был обилен сегодня: только моченое яблоко да заплесневелый сухарь.
Поистине без сожаления покидали слепцы этот город, пройдя по рядам и выбираясь между
возами на дорогу. И стали они все вместе скатываться за околицу: трое слепцов, четвертый –
поводырь да Кузёмка пятый.
VI. СТАРЫЙ 3НАКОМЫЙ
Чудо свершилось, едва только слепцы миновали последнюю кузницу. Они прозрели...
прозрели все сразу: и Пахнот с глазами навыкате, и Пасей, на чьих бельмах заиграли зрачки,
и даже кургузый Дениска, у которого тоже разверзлись наконец очи.
– Дива! – хлопнул себя по тулупу восхищенный Кузёмка и обернулся к отставшему
1 Пошлина, взимавшаяся с торговцев в зависимости от размеров торгового помещения.
В дальнейшем упоминаются и другие виды всяких поборов, обременявших в старину население Московского
государства и в особенности его торговое сословие: мостовщина – пошлина за проезд и провоз товара через
мосты; поворотное – за вывоз товара из ворот гостиного двора; проплавное – за провоз товара по рекам;
весовые (деньги) – за взвешивание товара; оброчные – государственные подати; полоняничные – денежный
сбор на выкуп пленных; кабацкие – взыскиваемый с населения недобор денег по торговле вином в казенных
(«царевых») кабаках; кормовые – денежный сбор на содержание царской администрации; головщина –
пошлина, уплачиваемая с человека («головы») при проезде торговых людей на торг; на обратном пути (при
проезде назад) они снова уплачивали пошлину, которая называлась задний калач.
поводырю, в котором никакой нужды не имели теперь его зрячие товарищи.
Кузёмка глянул толстоголосому в плоское лицо, с которого уже сошла вся его благость, и
вдруг вспомнил! Вспомнил и придавленный нос и серьгу в ухе; даже хрипловатый, толстый
голос его услышал:
«Моя она, боярин, моя полонянка... Знатный будет мне за нее выкуп».
И сразу вспомнилось Кузёмке и майское утро, и набат, рвавший небо
колоколен, Шуйский на Лобном месте кулаком грозится, Пятунька-злодей у ног боярина
своего зубы волчьи скалит... Еле увел тогда Кузёмка князя Ивана с площади за торговые
ряды, отвел от князя неминучую беду. А там, за рядами, два голяка вцепились друг другу в
окровавленные рожи, кругом куча добра разметана, золотоволосая женщина в беспамятстве
на земле распростерта. И вот один, плосколицый, с медною серьгою в ухе, одолев неприятеля
своего, встал на ноги, растерзанный в прах, и, тяжело дыша, молвил князю Ивану:
«Моя она, боярин... Знатный будет мне за нее выкуп. А коли не дадут, так будет литовке
смерть».
Голос у плосколицего был необычаен: он был толст и хрипловат, и Кузёмка теперь его
вспомнил. Вспомнил и то, как князь Иван хватил пистоль и выстрелил толстоголосому в
ноги. Тот взревел и пополз вдоль запертых лавок по пустынному ряду.
А теперь он шагал за Кузёмкой под Вязьмой, в порубежных местах, и толсто ругался
всякий раз, как попадал в вязкую колдобину. Кузёмка обернулся и еще раз глянул ему в
плоское лицо.
Он?
Он.
VII. САПОГИ УКРАЛИ
Темный лес. Непроходимая грязь. Ими сильно порубежье; чащобой, беспутицей да
перекатною голью в деревнях и в посадах. По осеням и веснами, в великое распутье, не
нужны были государю-царю ни каменные крепости, ни заставы, ни казачьи станицы по
порубежным дорогам. Земля сторожила себя сама.
Но там, где не проехать ратникам или пушкарям не протащить своих пушек, не так уж
трудно было Кузёмке пробраться скоком-боком меж кривой колеи и наполненной рыжею
водою ямы. На то и орясина в руке, чтобы вымерять, сколь глубока широкая рытвина, залитая
до краев жидкою грязью. Но никакая орясина не заменит теперь Кузёмке его яловых сапог, а
сапоги украли у Кузёмки еще неделю тому назад в Колпитском яму1 первом после
Дорогобужа.
«Беда мне! – раздумывал Кузёмка, хлюпая лаптями по грязи, след в след за попутчиками
своими. – Еще коли я наживу яловые сапоги! Будешь теперь, черт Кузьма, топать в липовых».
И то: были сапоги у Кузёмки с напуском, тачал их Артюша – лучший чеботарь в слободе,
работал из казанской яловичины... Кузёмка потянул носом, и показалось ему: как и неделю
тому назад, повеяло в воздухе запахом новой кожи, чистого дегтя... Искушение, да и только!
И как это приключилось с Кузьмою в Колпитском яму?
В мокрых своих лаптищах сигнул Кузёмка с пенька на пёнышек и, не теряя из виду
слепцов с толстоголосым поводырем, выбился на чуть обсохшую тропинку. Здесь Кузёмка