Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
Елисавета шепнула президенту Академии о табакерке, которую жалует ученому, так долго
по-латыни говорившему о берунах.
Государыня встала, и тотчас все поднялись и вместе с нею, проследовали в
гравировальную палату, где ученики упражнялись в гравировании царских портретов. В
библиотеке царице показали разные редкие рукописи и книги. Затем государыня прошла на
лестницу, убранную цветами и алым сукном. Тогда верховой, мокнувший в белых штиблетах
у
Неву по понтонному мосту. Он миновал уже мост и несся теперь, махая флажком, мимо
новостроящегося Строганова дома по Невской перспективе. И сразу стали под ружье
мушкетеры и прапорщики распустили знамена.
Карета летела с Адмиралтейского луга под гиканье ездовых, заглушаемое криками
«виват»1. Мокрым снегом плевал ветер в плешивые головы гробовщиков и расстриг.
Тимофеич вперил совиное око в карету, где за мокрым стеклом он ничего не увидел. Карета
свернула на Большую Садовую, и сразу всё смолкло. Народ, посудачив, стал расходиться.
Одни зашагали в трактиры к вину и пиву, другие – домой к пирогам с грибами и луком.
1 Виват – да здравствует: соответствует возгласу «ура».
Зверовщики пошли в зверовые дворы, а жена фаготиста, успевшая за рундучком сунуть
Материне сверток с медвежьей шерстью, побежала к себе на Миллионную улицу.
Гробовщики вернулись на болото за Гостиным двором и там на рогожах опять разложили
свой невеселый товар.
XIV. ТАИНСТВЕННЫЙ СВЕРТОК
Царица подъехала к Летнему дворцу, который снаружи выглядел, как огромный
китайский фонарь. Ещё не завечерело, а из-за спущенных шелковых занавесей бесчисленных
окон вырывались наружу желтые, зеленые и алые тучи.
В одном кабинетце императрицы ещё не зажигали свеч, и она стала сумерничать здесь,
отдыхая на диване после латинской речи профессора Леруа.
Она думала о берунах, которые были с далекого севера, и вспомнила малолетнего
императора Иоанна. Елисавета держала его под замком на севере же, в Холмогорах. С ротой
солдат ворвалась она когда-то зимнею ночью во дворец, распоров ножом барабаны на
гауптвахте, чтобы дворцовый караул не поднял тревоги.
«Сестрица, пора вставать...» – растолкала она мать императора, правительницу Анну
Леопольдовну, которая очень удивилась, разглядев в своей полуосвещенной спальне солдат-
преображенцев.
Голос рассказчицы, приведенной откуда-то Материною, вывел теперь из задумчивости
Елисавету.
– Я, – говорит им царь Леонтий, – есмь до обеда поп, а после обеда я царь над тремя
тысячами королей...
Царица любила слушать подобные
такого же люда. Но откуда-то дуло, и фрейлина1 Крузе принесла мантилью. Елисавета
вытянулась на диване и стала внимательно слушать.
– У меня, – говорит им царь Леонтий, – в одной стране живут люди немые, а в другой
стране люди рогатые; а иные люди – травоядцы; а иные люди – десяти сажен высота их; а
иные люди – половина человека и другая пса; а иные люди шесть рук имеют; а иные люди – в
волосах рты их и очи.
Рассказчица сидела на полу посредине покоя.
Она была слепа, и желтое лицо её с вытекшими глазами было мертво и неподвижно.
Шевелились одни только черные губы, и слова она выбрасывала жестко, точно во рту у неё
был щебень.
– Да родятся, – говорит им царь Леонтий, – в моем царстве звери слоны, и водятся
верблюды, и крокодилы, звери лютые, и зверьки саламандры.
Елисавета приподнялась на своем ложе и уперлась локтем в подушку.
Александр Иванович Шувалов, начальник Тайной канцелярии, приехавший с докладом,
перестал в углу шептаться с придворным медиком Бургавом и тоже внимательно слушал с
обычной на перекошенном его лице гримасой.
– Есть у меня палата, сделана на чистом злате, – продолжала рассказчица. – Я в той
палате сам обедаю; и со мною обедают сто царей, десять патриархов, двенадцать
митрополитов, сорок епископов, сто, дьяконов, триста королей, триста князей; а за поварней
у меня наблюдают и еду припасают два царя, два короля. А перцу у меня исходит за обедом и
за ужином по четыре бочки.
Елисавета снова положила голову на подушку, но всё как-то выходило неловко: пуховая
подушка казалась жесткой, как слова рассказчицы, словно булыжными осколками
выкатывавшиеся из её глухого горла.
– Есть у меня птица, имя ей нагавин; вьет гнездо на пятнадцати деревах.
Елисавете хотелось слушать, но с привычной подушкой что-то непонятное сталось.
Императрица сунула под подушку руку и отдернула её в испуге, точно от укуса змеи.
Шувалов, медик Бургав, фрейлина Крузе бросились к Елисавете, которую била мелкая
дрожь. Суеверная царица, полная всегдашних страхов, сидела на диване и с ужасом смотрела
1 Фрейлина – придворное звание.
на подушку, которая, казалось, шевелилась, готовая свалиться с дивана и перекинуться на
середину комнаты, к ничего не видящей рассказчице, глядящей ввалившимися пустыми
глазами в пустое пространство.
– Есть у меня горы, а в тех горах живут черви...