Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
такой Михайло Неелов, этого они, ямщики, не знают. Проезжал в прошлом году по тракту
какой-то копченый; кажется, Михаилом Нееловым был прописан в подорожной или
Федосеем Мацуевым?.. Нет, кажется, Федосей Мацуев. И женщина при нем действительно
была – может быть, и Настасья Петровна.
– И-эх, завейся веревочкой!.. – кричал ямщик и стегал веревочным кнутишком исчахлых
своих лошаденок, которые на ходу клевали мордами так же, как сам ямщик носом.
И так вот миновали
через реку Сясь, подъехали к новой Ладоге, но в Шлиссельбурге с солдатом снова случилась
неприятность, потому что шлиссельбургские кабатчики, точно сговорившись, отказывались
подлить винца в неиссякаемую флягу. Они не обращали никакого внимания на то, что он,
Терентий Неделька, человек казенный и едет по царицыному указу. Один из них даже
пригрозил ему Тайной канцелярией, где с него, солдата, сыщется за такие воровские его
1 Император Иоанн Антонович. Ему не было от роду и полутора лет, когда Елисавета, в 1740 году, свергла его с
престола. Иоанн Антонович долгое время содержался потом в одиночном заключении на севере, в городе
Холмогорах.
увертки. Другой кабатчик потребовал предъявления царицыного указа, и, когда Неделька
вынул из сумы бумагу, кабатчик долго вертел её в руках, разглядывал на свет и читал её и с
начала, и с конца, и с середины. Он, однако, убедился наконец в том, что Елисавета I,
императрица и самодержица всероссийская, узнав, что на Мезени появились какие-то
удивительные беруны с ученым белым медведем, требует для царской своей забавы этих
берунов к себе, в беруновом их платье и вместе с медведем.
Но кабатчик этот был, должно быть, тертый калач – наверно, и сам во всевозможных
указах дока. Он совсем было хотел уже крикнуть своему помощнику, чтобы тот нацедил вина
Недельке, но спохватился и объявил, что в бумаге есть про медведя, но ничего не сказано про
турецкую флягу; да притом дана бумага не Недельке вовсе, а Петру Ивановичу Шувалову,
графу. Кабатчик до того разошелся, что даже объявил бумагу не подлинником, а только
копией, и что-де копии не может быть полной веры. И сколько ни грозился и ни плевался
Неделька, ничто не помогало: кабатчик повернулся к нему спиною и стал безо всякой
надобности переставлять бутылки и кружки на полке.
Терентий Неделька вовсе пал духом и с тяжелым сердцем тронулся дальше.
Но дальше дело неожиданно пошло лучше: в мызе Устье турецкая фляга стала вновь
источать крепкий напиток, который не иссякал уже ни у мызы Пелы, ни у мызы Вяземского и
до самой Невской лавры, когда они покатили леском по прямой, как стрела, дороге и единым
махом докатили
Навстречу по вновь перестроенному Аничкову мосту беспрерывной чередой двигались к
лавре одноколки, таратайки, расцвеченные кареты, запряженные цугом, с выездными
лакеями на запятках. А впереди, на узком мосту, воз с сеном, сковырнувшийся набок,
загородил дорогу. Сломанное колесо валялось подле, конные солдаты гарцевали около и
барабанили палками по вознице, который, в свою очередь, молотил кнутовищем по своей
рвавшейся из упряжки лошадке. Народ стал толпами сбегаться к мосту, прослышав, что
поймали каких-то берунов и будто бы сейчас в клетках будут спускать их в Фонтанку. Но
беруны оказались на вид обыкновенными мужиками, потому что Тимофеич ещё в Мезени
наотрез отказался ехать в беруновом платье и не хотел облекаться в это одеяние и у мызы
Вяземского, перед въездом в столицу. Достойным внимания напиравшего народа оказался
один лишь ошкуй, стоявший на задних лапах в клетке, ухватившись передними за железные
прутья. Он с любопытством глядел на сверкавшую под солнцем речку, на баб, усердно
колотивших вальками, на перепуганного суматохой теленка, который, задрав хвост, несся по
ещё топкому тогда берегу, заваленному конским навозом и всякою дрянью.
Тимофеич тоже воззрился было на каменные палаты, высившиеся на противоположном
берегу, потому что подобных видывать ему раньше не приходилось. Уж не живет ли в этих
палатах царица? Но Терентий Неделька пояснил, что живет здесь не царица, а граф Алексей
Григорьевич Разумовский, царицын любимчик. Тимофеич хотел спросить солдата ещё о чем-
то, но столпившиеся вокруг телеги люди стали дергать старика за что попало, и один какой-
то, в рваном полукафтане, норовил даже потянуть его за мохнатую бороду, в которой застряла
солома. К счастью, тут грянула музыка – гвардия проходила по мосту, – и толпа загляделась
на золотые короны, жарко горевшие на холодном серебре полковых барабанов. За
флейтщиками в красных кафтанах ехал на дорогом коне вельможа в алмазах и самоцветном
каменье, и Терентий Неделька пояснил Тимофеичу, что это и есть Петр Иванович Шувалов,
граф, откупивший у царицы, в числе прочего, и северный промысел на зверя и рыбу. Толпа,
завидев графа, уже и вовсе оставила берунов и забыла даже про ошкуя.
В народе говорили, что едет обирала Шувалов в Невскую лавру табаком обсыпаться,
намекая на то, что и табак взял он на откуп у государства и теперь только один может
торговать им, назначая за товар какую вздумается цену.